Писарь Первой конной

На следующий день в кабинете, где стояла моя пишущая машинка, появился еще один стол с пишущей машинкой, а в середине дня Самуил Аронович привел симпатичную девицу лет двадцати. Она оказалась местной учительницей и умела печатать на машинке.

Девушка сразу решила, что я младше и она может мной командовать, представилась Татьяной Владимировной, задирала нос и всячески третировала меня. Попыталась заставить бегать по ее поручениям: отнести, принести, подвинуть, подать, — но я быстро ее обломал.

Татьяна Владимировна была учителем местной церковно-приходской школы и, если говорить современным языком, учила детей на уровне учительницы младших классов, то есть читать, писать, считать. Для большинства крестьянских детей до революции образование на этом и заканчивалось.

Сразу после службы я пошел на первую тренировку. Остап представил меня кряжистому кавалеристу с кривыми ногами Степану Дормидонтовичу. Тот скептически меня оглядел.

— Казака учить только портить. Так чего хотел та?

— Хотел бы пройти курс молодого бойца с самого начала. После ранения растерял все навыки, хочу восстановить.

— А конь та у тебя есть?

— Нет.

— Постоянно с тобой та заниматься мне некогда. Буду показывать упражнение. Доводишь без меня та до ума, потом показываю следующее. Так пойдет?

— Да, — обрадовался я, так как на первых порах боялся, что могу просто свалиться с коня и опозорить громкое звание крутого воина казака. Мне показали, какого коня я могу брать на конюшне для тренировок. Потом под шутки подошедших кавалеристов с трудом забрался на коня и проскакал по кругу.

Степан Дормидонтович усмехнувшись в усы, сказал, что это будет первым моим упражнением — садиться в седло и скакать по кругу и куда-то ушел по своим делам. Я честно в течении двух часов отрабатывал это упражнение, потом расседлал и долго ухаживал за конем. Домой шел на негнущихся ногах. В душе надеялся, что некоторое время мышечная память тела вспомнит навыки, которые в него вдалбливали с детства и мне станет легче.

Дальше потянулись однообразные дни. С утра я стучал на машинке в штабе вместе с Татьяной Владимировной, а после работы два часа изучал науку кавалеристов.

Однажды сидел за машинкой, механически перепечатывая текст с записки сделанной карандашом, и чуть слышно стал напевать, попадая в ритм стука клавиш пишущей машинки:

Ночной зефир
‎Струит эфир.
‎Шумит,
‎Бежит
‎Гвадалквивир.

— Ты знаешь стихи Пушкина? — удивленно воскликнула Татьяна со своего места.

— Знаю, — сказал я и стал громко читать, строки, которые учил еще в школе:

Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто, целый день одна,
Сидела молча у окна.

— А еще что-нибудь знаешь? — спросила Татьяна.

— Знаю, — и стал читать:

Хороша была Танюша, краше не было в селе,
Красной рюшкою по белу сарафан на подоле.
У оврага за плетнями ходит Таня ввечеру.
Месяц в облачном тумане водит с тучами игру.
Вышел парень, поклонился кучерявой головой:
«Ты прощай ли, моя радость, я женюся на другой».
Побледнела, словно саван, схолодела, как роса.
Душегубкою-змеею развилась ее коса.
«Ой ты, парень синеглазый, не в обиду я скажу,
Я пришла тебе сказаться: за другого выхожу».
Не заутренние звоны, а венчальный переклик,
Скачет свадьба на телегах, верховые прячут лик.
Не кукушки загрустили — плачет Танина родня,
На виске у Тани рана от лихого кистеня.
Алым венчиком кровинки запеклися на челе,
Хороша была Танюша, краше не было в селе.

— Хорошее стихотворение, кто написал? — спросила Татьяна.

— Сергей Есенин — крестьянский поэт. Скоро о нем узнает вся Россия.

Тут в комнату зашел один из штабных командиров и наш стихотворный диалог прервался. Когда командир ушел Татьяна сказала.

— Вот уж никогда бы не подумала, что мальчишка казачок, может знать столько стихов.