Писарев

К. Кудрин сообщает, что один из товарищей Писарева по заключению рассказывал о том «чарующем впечатлении», какое произвела на него теория Маркса, изложенная в этюде Писарева «Разговор в зеленой комнате», где в полубеллитристической форме излагался только что вышедший II том «Капитала». Но для дальнейшей работы Писареву необходимо было осмотреться, собраться с силами и самое главное — нужен был новый и обширный материал для социальных обобщений. Он хотел не только правильно уловить особенности политической обстановки в России, но и познакомиться с настроениями передовой общественности в Западной Европе. Но Писареву было отказано в выезде за границу. Третье отделение разрешило ему выехать только в прибалтийские губернии. Летом 1868 г. он поехал на Рижское взморье отдохнуть, где случайно утонул. Ему еще не было тогда и 28 лет. Вся прогрессивная общественность тяжело переживала это событие. Герцен по этому поводу писал: «Еще одно несчастье постигло нашу маленькую фалангу. Блестящая и подававшая большие надежды звезда исчезает, унося с собой едва развившиеся таланты, покидая едва начатое литературное поприще» (36, стр. 377).

Но правительственным кругам нигилист Писарев был страшен и после смерти. Узнав, что петербургские друзья Писарева и литераторы во главе с редакцией «Русского слова» «готовят телу торжественную встречу», царская охранка стала настаивать на погребении Писарева на Рижском кладбище, боясь, как бы похоронная процессия не вылилась в антиправительственную демонстрацию. По настоянию друзей и родных Писарев был похоронен на Волковом кладбище напротив могил Добролюбова и Белинского.

Во время похорон за гробом, усыпанным цветами, шли тысячи почитателей Писарева, в том числе и многие из крупных русских писателей, поэтов и видных деятелей литературы. Здесь были Некрасов, Г. Успенский, Благосветлов, Елисеев, Суворин, Гайдебуров, Буренин и др. И хотя, как свидетельствует один из современников, администрацией были приняты меры «к недопущению каких-либо речей или иных проявлений сочувствия на могиле…», несколько человек выступили с речами. Сразу же после похорон было принято решение ходатайствовать об учреждении университетской стипендии имени Писарева и начать сборы на бронзовый памятник ему. Это была дань его гению, высокой гражданственности, неутомимости и бескомпромиссности идейного борца.

Писарев запечатлелся в истории русской революционной демократии как исключительно оригинальный мыслитель: своеобразие это придавали нигилизм и реализм, в форму которых облекалось его учение. Писарев шел всегда своим путем, хотя и испытывал влияние идей передовой русской общественности, особенно Герцена и Чернышевского. Порой он заблуждался и несколько отходил от классической линии революционной демократии, и все-таки, как правильно отмечал в свое время Шелгунов, он в основном ни разу не изменил направлению, начатому Белинским и продолженному Добролюбовым, т. е. направлению, возглавляемому Чернышевским. Он до конца дней своих оставался, по словам Герцена, человеком передовых взглядов.

Писарев был настолько яркой фигурой, его идеи заключали такой глубокий социальный смысл, что влияние его на передовую общественность вышло далеко за пределы 60-х годов. Уже Шелгунов, Соловьев, Тельшев и другие сообщали, что и в 70—80-е годы Писарев пользовался большой популярностью и по-прежнему производил «неотразимое впечатление». Даже некоторые представители идейной оппозиции Писарева вынуждены были признать, что он для молодого поколения остался еще «надолго своего рода маяком». Правда, они объяснили это просто популярностью личной жизни Писарева, просидевшего в крепости солидный срок, якобы «из-за сущих пустяков», а также тем, что его произведения все еще оставались запрещенными (58, стр. 143). В действительности же именно идеи Писарева продолжали волновать передовые умы. Под сильным влиянием этих идей находились такие деятели революционного движения 70-х годов, как Аптекман, Долгушин, Морозов, Синегуб и др. Но самое главное, взгляды Писарева наложили значительный отпечаток на идеологию народничества. Вот несколько точек их соприкосновения. Этическая теория Михайловского, основанная на синтезировании индивидуализма и коллективных начал, явно перекликается с этикой «разумного эгоизма» Писарева. Идеи «цивилизованного меньшинства» Лаврова и «критически мыслящих личностей» Михайловского во многом являются развитием писаревской теории «мыслящих реалистов». Высказанные Ткачевым мысли о соотношении постепенности и скачков в общественном развитии связаны с положением Писарева о «химическом» и «механическом» путях развития. А в «Исторических письмах» Лаврова, посвященных оценке роли наук в развитии общества, по меткому замечанию Богучарского, «поражает параллелизм идей» автора и Писарева.