Писатель. Дневник Джорджии

– Ты как-то сказала, что знаешь только то, что касается нас. Так вот, я могу показать тебе намного больше, остальной мир, и ты убедишься, что это не вымысел, а реальность. Дай мне слово, что отправишься со мной в небольшое путешествие.

– Если я дам слово, мне придётся его сдержать… Но в чём твоя выгода? Я же знаю, что ты ничего просто так не делаешь.

– На сей раз я просто хочу доказать тебе, что наш мир существует. Никакого подвоха.

– Ну ладно. Раз оно небольшое, вряд ли что-то случится. Даю своё честное слово.

– Вот и чудно. Не забудь об этом.

– До встречи, Джесси, – промямлила девушка, и книжная полка над кроватью стала последним, что увидела она перед мраком.

Глава 8 В духе забвения

Дорри проснулся с сильной головной болью. Тёмное помещение, в котором он находился, казалось ещё темнее. Ленточки и амулеты, висевшие над его кроватью, на которой он лежал, укутавшись в овечью шкуру, были ярче, чем обычно. Резкий запах шаманской спиртовки лишь усиливал головную боль. Дорри хотелось кричать, проклинать всех и вся, но колдун сдерживал себя. Всё спуталось. Он ничего не помнил о вчерашнем дне, кроме того, как он вошёл в туннели вместе с ребятами и проснулся, опутанный Фраусциусом. Он чувствовал себя виноватым, но не понимал, почему. Он вдруг вспомнил девушку, которая пыталась их предупредить и о которой он решил, что стоит её опасаться, несмотря на то, является ли она божественным посланником или всего лишь шарлатанка. Дорри попытался расслабиться и вспомнить заклинание, улучшающее самочувствие, но боль не проходила и мысли сбивались в кучу. Вдруг колдун почувствовал, как что-то склизкое, будто змея, ползёт по его ноге. Он резко открыл глаза, вскочил и большим прыжком подлетел к столу, заваленному сушёными растениями, бумагами и книгами, колбами с зельями и банками с заспиртованными животными. Из-за темноты в глазах Дорри не мог отличить зелья, стоящие на столе. Боль уже так донимала его, что он терял всякое терпение. Едва не потеряв равновесие, Дорри опёрся на стол и сбил своими руками какие-то склянки. С раздражающим треском они разбились об пол, облив ногу Дорри своим содержимым. Это обстоятельство ещё больше взбесило чернокожего колдуна, и он крепко выругался. Поняв, что времени у него всё меньше и меньше и что скоро он потеряет сознание, Дорри оттолкнулся от стола и грохнулся на пол. Убаюкивающий шепот – последняя стадия этого приступа – становился всё различимее. Обнажив клыки, чернокожий колдун подтянулся к кровати и схватил первую попавшуюся банку с чёрным густым напитком и, сорвав крышку, залпом выпил содержимое. Обжигающее и горькое лекарство не подвело – тьма рассеялась, яркие цвета вновь потускнели, а запах шаманской спиртовки принял свой обычный вкус, и головная боль почти утихла.

– Врождённая патология… – укоризненно прошептал Дорри, – Остатки проклятия, убившего мою мать…Кого я обманываю? Это какая-то тёмная энергия, не чужая, а моя собственная. От неё не излечиться.

Вдруг ноздри Дорри раздулись – он уловил запах, доносившийся откуда-то из коридора. Следом он увидел белую дымку, тянущуюся, словно ленточный червь, и пропитывающую своим неприятно тошнотворным запахом всё, к чему прикасалась. Дорри прижал к носу белый платок, который он нашёл в кармане своих шорт, и вышел через дверь в узкий коридор, где с трудом могли бы пройти два человека. С низкого потолка свисали синие, зелёные, красные и жёлтые ленточками с выжженными на них клеймами. Сегодня был очередной священный день, о котором Дорри благополучно забыл. Тут он услышал монотонный и глубокий звук бубна и непонятное гудение с резким побрякиванием губана, который омрачали и без того мрачное помещение. Дорри пошёл на звук, задевая лицом болтающиеся ленточки, и чтобы избежать неприятных ощущений, выставил свободную руку вперёд. Узким коридором, виляющим то вправо, то влево, он вышел в маленькую округлую пещеру, где почти всё пространство стен было увешено шкурами, а где проглядывал голый серый камень, там старательным трудом были выбиты какие-то символы, из которых значения многих до сих пор были неизвестны Дорри. По центру пылал огонь, окружённый камнями с символами. За костром, окружённый большими и малыми бубнами и парой слоновых костей, с губном в зубах сидел чернокожий старик. Его глаза были полузакрыты. Короткие, такие же кудрявые, как у Дорри, но жёсткие и седые волосы старца и неуместно белые на чёрной коже отметины придавали картине первобытный вид. Казалось, старик не заметил прихода внука, но как только тот засобирался уйти, дед открыл глаза с пугающими чёрными зрачками, и, взяв в рот длинную трубку, из которой вновь потянулся зловещий и зловонный дымок, проговорил:

– Ты не уважаешь вековых традиций, Дорритор младший. Не становись, как твой отец.

– Деда, я хотел сказать, что ухожу.

Но старик будто не слышал внука.