Читаем Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников полностью

— У быка есть рога?

— Ну, есть, так что же из того? — сказал удивленный Рутилов.

— Ну, а я не хочу быть быком, — объяснил Передонов.

Раздосадованный Рутилов сказал:

— Ты, Ардальон Борисыч, и не будешь никогда быком, потому что ты форменная свинья.

— Врешь! — угрюмо сказал Передонов.

— Не, не вру, и могу доказать, — злорадно сказал Рутилов.

— Докажи, — потребовал Передонов.

— Погоди, докажу, — с тем же злорадством в голосе ответил Рутилов.

Оба замолчали. Передонов ждал, и томила его злость на Рутилова. Вдруг Рутилов спросил:

— Ардальон Борисыч, а у тебя есть пятачок?

— Есть, да тебе не дам, — злобно ответил Передонов.

Рутилов захохотал.

— Коли у тебя есть пятачок, так как же ты не свинья! — крикнул он радостно.

Передонов в ужасе хватился за нос.

— Врешь, какой у меня пятачок, у меня человечья харя, — бормотал он[551].

Каламбур, основанный на использовании различных слов, сходных по звучанию, или разных значений одного слова, нередко ведущий к переосмыслению устойчивых фразеологизмов и придающий выражению комический оттенок, легко включается в поэтику абсурда. В архиве писателя сохранилась «коллекция» каламбуров, свидетельствующая о том, что его языковые эксперименты были занятием систематическим:

1) И услыхал я зык (язык) звериный… 2) Автомобиль, взвивая пыль, / Летит вперед./ Побьем мы шиной (мышиный) / Мышиный народ. 3) Нас кок (наскок) на корме накормил. 4) Поглядите мытарелку, — / Из мытарств пришла она. / Щей дадим мы ей тарелку, — / И ушат вина. 5. Петь ли, не петь ли? / Спой про эти петли. 6. Утром рано / В лес, в лес (влез). / Ай, туманы / До небес (Доня, бес!). 7. Жил был козел,/Был он умен, / Ходил вдоль гумен, / Уж надоел, / Выл у гумна да ел, / Всем любил надоедать, / Говорил: надо едать. / Остались козлу / Кожа да рога. / Всё тут клонится ко злу, / Даже кожа дорога. 8. Нож да вилка (давилка). 9. Я люблю и кашу (икашу). 10. С вил (свил) соскочил. 11. В молчанье глубоком / Смотрит он в глубь оком. 12. Я пошел за кумовьями, / И увидел кума в яме. 13. Здесь мы, Роза, город ищем. / — Где же мы? — за Городищем. 14. Выбить хочу дно / И-ха-ха, чудно (И хохочу, дно). 15. Между ранами дураны. 16. И рыдаючи стоят (рыдаю, чисто яд). 17. Ленту алу дал / Мал удал. 18. Возжи вот (воз — живот). 19. Рад камрат (радкам рад). 20. Три пальца — трепальцы. 21. Раз вечерний (час настал) / Разве черни… 22. Окрестили (окрест или) в церкви. 23. Найду брови / В дуброве. 24. В блестке столиц (сто лиц). 25. Я-ша, мы-ши. 26. Нам перо одно ца, вам пера два ца, / Им пера три ца. 27. Кабы лаком покрыть. 28. Вот купил (водку пил). 29. Камыш — прош<едшее> вр<емя> камышонок[552].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное