Писатель: Назад в СССР (СИ)

И я вошел в кабинет Мизина, где мне все тоже было знакомо до последней трещинки. Станислав Мелентьевич поднялся мне навстречу. Пожал руку и предложил сесть в кожаное кресло для посетителей. После извлек из минибара, встроенного в книжный шкаф, бутылочку коньяка, пару рюмок и блюдце с лимоном. Разлил коньячок и предложил мне. Я не стал отказываться. Мы чокнулись, выпили, закусили лимончиком.

— Не ожидал, что вас так быстро отпустят с предыдущей работы, — произнес главред.

— Не сочли нужным препятствовать творческому работнику. Вошли в положение, так сказать.

— Вы уже причисляете себя к когорте творческих людей? — вскинул на меня бровь литератор.

— У меня пока мало трудов, но очень скоро я это исправлю.

— Вы на редкость скромны… э-э… — он заглянул в бумажку, — Артемий Трифонович…

— Дело не в скромности, — сказал я, — просто так случилось, что мне приоткрыты некоторые тайны.

— Я уже убедился в этом, — кивнул Станислав Мелентьевич, подливая мне еще коньячок. — Надеюсь, о том, о чем мы говорили во время нашей первой встречи, вы, исключительно из скромности, молчите?..

— На этот счет можете не беспокоиться, Станислав Мелентьевич, — проговорил я. — Однако мне хотелось бы быть вам полезным.

— В качестве литсотрудника?..

— Не только, но и лично вам!

— Любопытно… — пробормотал он. — Каким же образом?

— Хочу вас кое от чего предостеречь.

— Так-с. От чего же?

— Через неделю Валериан Ребров принесет вам свою новую рукопись.

— Откуда вы знаете это? — удивился Мизин. — Вы с ним знакомы?

— Не слишком близко, — уклончиво ответил я.

— Ну принесет рукопись, и что?

Конечно, всё это казалось ему ерундой, не стоящей выеденного яйца, и слушал он меня вполуха. Однако мне было важно, чтобы он поверил.

— Вы поставите ее в номер, не читая, — продолжал я. — Более того — вы попросите цензора завизировать разрешение на публикацию, ссылаясь на то, что автор рукописи ваш старый фронтовой товарищ, преданный делу партии человек. Цензор ее подмахнет, потому что вы обещали путевку в Пицунду его больной жене. Публикация повести «Большие пожары» обернется скандалом. Вас вызовут в отдел печати ЦК, устроят выволочку. Хорошо хоть не снимут, но строгача влепят.

Главный редактор «Грядущего века» сначала слушал меня с ухмылкой, но вскоре улыбка сползла с его лица.

— Ну, допустим, болтун Ребров проговорился вам насчет своей рукописи, — проговорил он, — хотя утверждал, что о ней не знает ни одна живая душа, но откуда вам известно, что цензор попросил меня достать путевку для своей жены?..

— Это такая уж страшная тайна? — ухмыльнулся я.

Мизин покраснел, потом побледнел.

— Мы с ним говорили об этом всего полчаса назад!

— А я ведь еще во время нашей первой встречи говорил вам, Станислав Мелентьевич, что мы можем оказаться друг другу полезны.

Глава 14

— Я не знаю, кто вы, молодой человек, ваши анкетные данные мне ничего не говорят, не знаю — какую игру вы затеяли, — задумчиво проговорил главред, — но если вы так глубоко осведомлены в некоторых делах, то скажу вам прямо… Я возьму вас на работу. Не примите это за слабость, что я поддался на шантаж. У нас хоть и госучреждение, а законы в этой всей писательской кухне, как на загнивающем Западе. Иногда и по головам приходится идти. Одному не выжить… Если вы действительно окажетесь мне полезны, то, возможно, далеко пойдете.

— А как же талант? — улыбнулся я.

— Талант писателю нужен, безусловно, но и без него можно неплохо устроиться. Популярный писатель — это не тот, кто талантлив, а тот, чьи книги издают. Вы же понимаете, о чем я?

— Соглашусь с вами и с этой вашей правдой жизни… Но все-таки я за талантливых. Не могу считать пока себя таковым, у меня нет значимых работ. Но, поверьте, я быстро учусь.

— Насчет вашего таланта — не знаю, но, по крайней мере, в уме и сообразительности вам не откажешь, — проговорил Мизин. — Хотел бы я взглянуть на ваши рассказы…

— Завтра принесу, — пообещал я.

— Ну что ж, ступайте пока, оформляйтесь, а я подумаю, как использовать ваши таланты.

Он красноречиво выделил интонацией последнее слово. Мы выпили еще по рюмочке, и я отправился в отдел кадров. Там с некоторым подозрением взглянули на мои сияющие глаза, но ничего не сказали. Я был принят на работу в журнал «Грядущий век», литературным сотрудником с окладом в сто рублей, не считая прогрессивки и тринадцатой зарплаты. Не густо, но начало моей писательской карьеры положено. Ура!

Дальше начнутся публикации, и тогда и с деньгами проблем не будет. Особенно — если у меня хватит ума остаться холостяком. Что-то уж больно густо пошли женщины в моей жизни. Оно и понятно, большинство видных парней в моем возрасте уже, как это говорят, «разобраны». В СССР браки заключались рано. Вообще в Союзе всему было отведено свое время. Отлаженная схема школа — вуз — работа — свадьба — дети работала почти безотказно, предоставляя молодым людям четкую последовательность событий в жизни. За будущее не принято было переживать. Да и поводов не было…