Писатель: Назад в СССР (СИ)

Обычный пенсионер ходит по кабинетам, пытаясь получить пустяковое разрешение на разведение цветов в палисаднике многоквартирного дома, но его все время направляют в следующую инстанцию. Наконец, очередной чиновник в сердцах посылает Петра Петровича к черту. Ну а пенсионер отправляется в Пекло, дабы получить требуемое разрешение, хотя бы и от князя тьмы. Увы, в Пекле оказалось не лучше. Там тоже процветает махровый бюрократизм. И в конце концов, неутомимого пенсионера послали к… людям.

Утром в четверг я отправился на работу. Первым делом подошел к Валентине Антоновне и попросил ее напечатать мой рассказец. Она строго посмотрела на меня поверх очков, однако кивнула, соглашаясь. Я так понял, что с меня, как минимум, шоколадка. Евлампий Мефодьевич спросил меня о том, как прошла встреча с драматургом Сивашовым. В том смысле, что просмотрел ли он корректуру. Я честно ответил, что нет, ибо пребывает в запое, но поручил это сделать мне.

— Ну что ж, вам, как начинающему литературу, это будет полезно, — пробормотал завотделом, — только будьте аккуратны с правками. Марк Эрастович-то, когда протрезвеет, поднимет крик, если обнаружит в тексте своей пьесы изменения, которые ему не понравятся. Это сейчас ему как будто бы всё равно.

— Лучше я ничего менять не буду, — улыбнулся я. — Только приму правки по орфографии.

Начальник кивнул, и я приступил к работе. Первым делом просмотрел пресловутую корректуру. Обычно корректоры правят только орфографию и синтаксис, а если замечают стилистические или смысловые ляпы, то просто подчеркивают их карандашиком, предоставляя разбираться с ними автору или — редактору. В данном случае этим выпало заниматься мне. В каком-то смысле это было повышение, ибо такими вещами должен заниматься ответственный редактор, а не литсотрудник.

Я просмотрел всю правку корректора, не вдаваясь в содержание пьесы. Тем более, что речь в ней шла о повышении то ли отёла, то ли — надоев с отдельно взятой коровы. В общем — это была драма о современной колхозной жизни. Передовая телятница Маруся борется с консервативной бригадиршей Фёклой, которая привыкла к устаревшим формам хозяйствования и тянет молочную ферму назад, ко временам хрущевского волюнтаризма. В общем — скука смертная. Кто это будет читать? А если поставят в театре — как такое смотреть?

Впрочем, не моя это забота. Я хорошо помнил, что процентов восемьдесят литературной продукции, производимой в СССР, было именно такого толка. «Толстые» литературные журналы старались, по возможности, публиковать в своих номерах что-нибудь по-настоящему интересное читателю, наряду с производственной или другой идеологически правильной лабудой, вроде пьесы Марка Сивашова «Марусины рассветы», с которой я сегодня возился. Я же поклялся себе, что не потрачу ни минуты на сочинение подобной ерунды. Пусть даже и неплохо оплачиваемой.

Нет. Мои книжки не будут лежать мертвым грузом на полках магазинов и библиотек. Их станут расхватывать, как горячие пирожки морозным днем. Товароведы в книжных начнут припрятывать мои сочинения, дабы распределять оные по нужным людям, а из библиотек их будут красть не слишком чистоплотные посетители. На черном рынке томики моих романов и повестей пойдут по цене в пять, а то и в десять раз выше номинала. И жаждущие чтива трудящиеся станут безропотно выкладывать кровно заработанные рублики. Ух! Размечтался… Но, как утверждает одна компания из современной рекламы — мечты сбываются. Особенно если не сидеть на стуле ровно, а что-то делать в этом направлении.

Популярные произведения выпускались в Союзе невиданными тиражами: сто, двести, триста тысяч экземпляров первого издания, но это было каплей в море для советских читателей. Кратно увеличить тираж не позволяли типографские мощности, да и с бумагой в стране была напряженка, как сказано в одном популярном фильме, который сейчас еще не снят. Поэтому популярные книги буквально зачитывали до дыр, передавая из рук в руки.

Кстати, о фильме. Надо бы отпроситься у начальства сегодня. Ведь начало съемки в 15.00, а до киностудии нужно еще добраться. Я сунулся было с этим к Синельникову, но тот сказал, чтобы я обратился к главреду — но таким голосом, чтобы я, свежий молодняк, не ожидал там ничего хорошего. Впрочем, это меня как раз и не пугало.

Я бодренько зашагал в приемную товарища Мизина. Зиночка перехватила меня у двери в его кабинет. Приложила палец к губам и сделала страшные глаза, из чего я понял, что у Станислава Мелентьевича важный посетитель.

— У тебя срочный вопрос? — поинтересовалась она.

— Да вот отпроситься хочу, — пробурчал я. — У меня съемки в пятнадцать часов…

— Съемки? — оживилась секретарша. — Правда?! Где?

— На Центральной киностудии, — ответил я. — В картине у Мякина.

— Здорово! — восхитилась Зиночка. — Я попрошу Гошу, нашего водителя, он тебя подбросит.

— Ух ты! — обрадовался я. — Правда? Не знаю, как тебя и благодарить…

Но насчёт этого идея у Зиночки уже была.

— Пригласишь на премьеру.

— Всенепременно, — легко пообещал я.

Она кивнула и взяла трубку телефона.