Писатель: Назад в СССР (СИ)

Она потупилась, ковырнула снежный намет мыском сапожка.

— А ты разве не знаешь? — спросила она.

И я сразу вспомнил. Дорохов, Евгений Силантьевич, ее отец — заведующий базой медикаментов, получил срок за растрату казенных средств.

— Да, прости… — пробормотал я. — Запамятовал.

— Ну так зайдешь?

— Если угостишь чаем — обязательно!

— Тогда пошли! — обрадовалась она. — А то я замерзла.

Мы бегом поднялись по скрипучей деревянной лестнице на третий этаж. Ангелина отперла дверь двенадцатой квартиры. В прихожей было темно и тепло. Хозяйка нашарила на стене выключатель, щелкнула. Зажглась лампочка под красным матерчатым абажурчиком, висевшим под высоким потолком. Стену прихожей украшала деревянная вешалка, с резными штырьками вместо крючков. Я помог раздеться девушке, снял свое дурацкое пальто с подбитыми ватой плечами. Разулся. Ангелина уже металась по квартире, хватала какие-то тряпки и прятала с глаз.

— На кухню проходи! — скомандовала она.

Я двинулся по коридорчику, удивляясь тому, что помню здесь каждую трещинку на обоях, даже скрип половиц. Вот если я сейчас наступлю на эту досочку — она отзовется, а вот если на эту — нет. Точно! Не подвела память. Выходит, не потусторонний это мир и не параллельный — а самое настоящее прошлое, однажды уже пережитое мною. Неужто — совпадает с моей фантастической гипотезой?.. Хм, забавно… Ну с этим потом. Пока что мне в этом вновь обретенном прошлом надо заново обустраиваться.

Я вошел в кухню. Когда дом построили, предполагалось, что трудящиеся будут столоваться на фабриках-кухнях, а у себя только перекусывать. Так что изначально это помещение вовсе не было кухней, его приспособили под нее потом, когда выяснилось, что пролетарии предпочитают принимать пищу в уединенной обстановке, как обыкновенные мещане. Что ж, это был не единственный психологический просчет строителей коммунизма, полагавших, что новый быт автоматически вытеснит старый.

Не зажигая электричества, я остановился посредине. В окно падал свет от уличного фонаря, и его было достаточно, чтобы разглядеть чугунную эмалированную раковину и старинный буфет справа, пузатый холодильник «ЗИЛ» и стол с табуретками — слева. На холодильнике стоял глиняный горшок с вечно умирающей, но вопреки всему все же цветущей геранью, от которой по кухне распространялся отнюдь не кухонный запах. Раздался щелчок, вспыхнул свет. Я обернулся.

— Чего это ты в темноте? — спросила Ангелина.

Она переоделась в домашнее платье, синее, в мелкий беленький цветочек, которое было ей коротковато, на что его владелица, видимо, и рассчитывала. Я сразу это понял. Единственное, чего я пока не понимал, было у нас уже с нею что-то или нет? Слишком давно это случилось для меня прежнего, чтобы я помнил обстоятельства времени и места. А может, сегодня-то у нас будет первый раз?..

Ангелина рассмеялась, взяла меня за плечи и приземлила на табурет, чтобы не торчал на дороге. А сама открыла холодильник и стала доставать кастрюльки.

— А у тебя это серьезно? — осведомилась она.

— Ты о чем?

— Ну-у… стихи там… рассказы.

— Надеюсь…

— Значит, ты станешь писателем, как Фадеев, или поэтом, как Есенин?

— Если повезет, то — как Краснов!

Ангелина фыркнула:

— Ой, насмешил…Ну нет же такого писателя Краснова!

— Ну вот я первым писателем Красновым и буду. А остальные пусть будут — как я.

— А-а, понятно, — покивала она, потряхивая русой челкой. — А почитай какие-нибудь свои стихи… Ну, пожалуйста!

Какие же ей почитать? Надо вспомнить, что я строчил в молодости? Что-нибудь попроще выдать. Про любовь, конечно же. Писал ведь когда-то такие. О луне, весеннем ветре, запахе сирени, поцелуях на скамейке и прочей чепухе. Нет, хорошо, что я бросил это занятие, переключившись на прозу. Посредственных поэтов, во все времена, и без меня хватало. Проза — это куда более честное искусство. Она не паразитирует на эмоциях, обращаясь, скорее, к голове, нежели — к сердцу.

Тем не менее, я исполнил просьбу девушки. Благо, память моя устроена таким образом, что в ней идеально сохраняются все когда-либо написанные мною тексты — даже заявления в самые разные инстанции. Чужие тексты забываю, свои помню. Так что, пусть и без всякого удовольствия, я прочел Ангелине «Балладу о забытых цветах…», «Сиреневый ветер…» и ещё «До луны не достанешь рукою…». Все это печаталось в журнале «Юность», вернее — еще будет напечатано примерно через годик.

Слушательница отреагировала бурно. Всплакнула, потом кинулась меня целовать, даже села для этого мне на колени. Я прижал ее к себе, рука скользнула к бедру. Она не отстранилась и не оттолкнула мою ладонь. Наоборот — прильнула. Устоять я не мог. Поднял разомлевшую девицу и отнес в ее комнату. Ангелина даже не удивилась тому, что я знаю, куда идти… Она спохватилась примерно через час, вспомнив, что так и не накормила гостя. Мы вернулись на кухню. Признаться, я опасался, что Ангелина расчувствуется, еще и плакать начнет, но ничего подобного.