Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты

Меньшевики <…> носят их на руках: рыбак рыбака видит издалека.

Это – перепевы старых меньшевистских песен из старой меньшевистской энциклопедии.

Обратить в щепки карточный домик их мишурной «победы».

Огни революции неизбежно должны прорываться <…> сводя насмарку капиталистические заплаты.

И откуда только берется у людей эта страсть сравнивать хибарочку с Монбланом?

Вместе с тем тут правомерно говорить об определенной смысловой установке, явственно пробивающейся сквозь мутный стилевой хаос. Я имею в виду отчетливую сталинскую тенденцию к соединению в рамках одного образа фундаментальных бинарных оппозиций – таких, например, как верх и низ (подъем и спуск):

Восходящая линия нарастающих провалов.

Рост их падает прежде всего на районы, где у нас поднимается промышленность.

Аналогично синхронизируются у него противоположные – передняя и задняя – стороны пространственных объектов, судя, в частности, по такому образчику сталинского карате:

За старые заслуги следует поклониться им в пояс, а за новые ошибки и бюрократизм можно было бы дать им по хребту.

Приветствуя в мае 1938 года в Кремле «работников высшей школы», он поднял тост за новатора Папанина, который, к восторгу аудитории, оказывается,

перевернул устоявшиеся взгляды и представления, вверх ногами поставил… (собравшиеся устраивают в честь тов. Папанина горячую овацию)… вверх ногами поставил старые нормы и дал науке новые перспективы. Простой человек – товарищ Папанин.

Сообразно этим новым перспективам, оратор назвал его «мужем науки» и соотнес с самим Лениным, успевшим, «вопреки косности», «сорвать цветы науки»68 (очевидно, вместо цветов удовольствия).

С перспективой и ракурсом у Сталина вообще дело обстоит как-то неясно, судя хотя бы по такой сентенции: «Оборачиваясь лицом к деревне, мы не можем стать спиной к городу».

Чем же тогда встать к городу?

Вот еще один несколько запутанный случай контрастной синхронизации (ибо Сталин, ко всему прочему, склеивает здесь разные виды движения – гужевое и пешее):

Выпадение части наших лидеров из тележки большевистской партии только избавит нашу партию от людей, путающихся в ногах и мешающих ей двигаться вперед.

Встречаются и саркастические варианты того же синтеза несовместимых пространственно-мобильных элементов:

Вы знаете, что Каменев и Зиновьев шли на восстание из-под палки. Ленин их погонял палочкой, угрожая исключением из партии, и они вынуждены были волочиться на восстание.

Погоняет палкой тот, кто сзади, а «волочиться» можно лишь за тем, кто идет впереди.

Но, вероятно, самый впечатляющий вид подобной эквилибристики – постоянное у Сталина сплетение статики и движения, поданное в диком антураже номенклатурного красноречия:

Мертвая точка оцепенения начинает проходить.

Это и есть фракция, когда одна группа членов партии поджидает центральные учреждения партии у переулочка <…> чтобы выскочить потом из-за угла, из засады и стукнуть партию по голове.

Учреждения здесь путешествуют, да еще вместе со всей партией.

Рабочие и крестьяне всего мира хотят сохранить Республику Советов как стрелу, пущенную верной рукой товарища Ленина в стан врагов, как опору своих надежд, как верный маяк, указывающий им путь освобождения.

Выходит, стремление «сохранить» летящую стрелу превращает ее в незыблемую опору, а последняя преображается в «маяк». Аналогичная метаморфоза постигает поэтический утес, древний символ церкви: