Писатели и советские вожди

На этом документе имеется резолюция Д. Шепилова:

Согласиться. Предлагаю беседу поручить провести Поликарпову и Рюрикову.

Д. Шепилов. 23.01.1956

[1249].

Однако вскоре грянул XX съезд КПСС, ход которого для аппаратчиков ЦК оказался непредсказуемым, и им стало не до Эренбурга. Только к началу осени, когда просталинские легионы, собравшись с силами, переломили ситуацию, январское указание по части Эренбурга было исполнено. 4 сентября Д. Поликарпов записал:

В соответствии с поручением секретарей ЦК КПСС с тов. Эренбургом проведена беседа по вопросам, поставленным в данной записке [1250].

О результатах этой беседы проще всего судить по эренбурговской эссеистике 1956–1958 гг.,-недаром просталинские силы ее встречали в штыки массированным, хорошо срежиссированным контрнаступлением на страницах газет и журналов. «Критики „согласовывали“ свои оценки с тем или иным товарищем, но согласовывать со временем ни своей хулы, ни своих острот они не могли, — вспоминал Эренбург в книге „Люди, годы, жизнь“ и продолжал: — Для меня те годы были хорошим испытанием, я понял: можно писать и нужно писать» [1251]. Эссеистика Эренбурга 1956–1958 гг. была не только просветительством и попыткой вернуть читателю украденное у него в сталинские годы, она была осознанной борьбой за очищение литературы и искусства от мертвящего наследия сталинщины. 23 марта 1957 г. Эренбург писал в Ленинград своему старому другу поэтессе Елизавете Полонской:

Я борюсь, как могу, но трудно. На меня взъелись за статью о Цветаевой, за статью в «ЛГ», которую Кочетов напечатал с глубоким отвращением, объявив своим сотрудникам, что она, как поганая мазь, «только для наружного употребления». Я долго сидел над двумя статьями. Сначала написал о французских импрессионистах, а вчера кончил статью о Стендале. Это, разумеется, не история, а все та же борьба [1252].

«Уроки Стендаля» были написаны для вдумчивого читателя, которому было о чем задуматься и что вспомнить, читая в статье: «…дело не в личности тирана, а в сущности тирании. Тиран может умным или глупым, добрым или злым — все равно он всесилен и бессилен, его пугают заговорами, ему льстят, его обманывают; полнятся тюрьмы, шепчутся малодушные лицемеры и твердеет молчание, от которого готово остановиться сердце» [1253]. Мысль эренбурговской статьи вела читателя к раздумьям о современности, о том, чтодолжна вернуть себе русская литература: «Искажение души насилием, лицемерием, подачками и угрозами было большой, может быть основной темой романов Стендаля. Он не пытался скрыть свои политические симпатии; роль беспристрастного арбитра его не соблазняла. Удача его романов показывает, что тенденциозность не может повредить произведению искусства, если она рождена подлинной страстью и сочетается с внутренней свободой художника». Иногда Эренбург открыто переходил к современности: «Если это — критический реализм, — пишет он о Стендале, — то я до конца моей жизни буду ломать себе голову, что же его отличает от художественных методов того революционного и гуманного реализма, к которому стремятся теперь передовые писатели мира?» (не говоря уже о реплике, вызвавшей ярость литаппаратчиков: «Живи он сейчас у нас, его, наверно, долго не принимали бы в Союз писателей…».)