Писатели США. Краткие творческие биографии

Этот консерватизм побудил Элиота со страниц редактируемого им журнала «Крайтерион» заявлять о своей приверженности монархизму, англокатолицизму, классицизму, а в ряде культурологических работ, написанных после 1927 г., высказываться против концепции гуманизма, которую он считал несостоятельной в свете исторического опыта XX в. Вместе с тем Элиот со всей определенностью отмежевался от реакционных доктрин, которые оправдывали тоталитаризм в различных его проявлениях, и его собственное мироощущение оказывалось всего ближе к христианскому экзистенциализму Г. Марселя. В условиях кризиса культуры, происходившего на Западе, приобретали особую важность отстаиваемые Элиотом идеи непрерывности художественной традиции, которая основывается на признании нравственного пафоса искусства, и универсального смысла классических произведений, являющихся эталоном независимо от смены литературных эпох и доминирующих умонастроений. Эти мысли особенно тщательно аргументированы в трактате «Назначение поэзии и назначение критики» (The Use of Poetry and the Use of Criticism, 1933) и в «Заметках к определению понятия „культура“» (Notes Toward a Definition of Culture, 1949). Присущая критической методологии Элиота формалистичность сделала возможным широкое использование его концепций англо-американской «новой критикой» с ее трактовкой текста как замкнутой в себе реальности, однако для культурологии самого Элиота характерен как раз широкий духовно-идеологический контекст.

В его поэтическом творчестве после поэмы «Полые люди» (Hollow Men, 1925), где по-прежнему преобладает чувство опустошенности и бессмыслицы современной жизни, передаваемое гротескными метафорами, усиливается поиск неразрушимого духовного и этического идеала, который все более последовательно сопрягается с христианским сознанием. В этом смысле переломной для Элиота стала поэма «Пепельная Среда» (Ash-Wednesday, 1930), построенная как поэтическая сюита, содержащая вариации на темы псалмов, читаемых в первый день поста в католических соборах. Ведущий мотив этого произведения — моление о смерти, которая должна стать обновлением жизни, — резко противопоставлен безнадежным, на взгляд Элиота, попыткам обрести духовную опору в справедливом секулярном жизнеустройстве. Однако разрыв с реальным миром, покидаемым в надежде достичь трансцендентной гармонии, порождает предельное, мучительное напряжение, которое приводит к нарастанию редких в поэзии Элиота интонаций, лирических и исповедальных, противоречащих им же провозглашенной «деперсонализации» поэтического акта.

Эта насыщенность еще более впечатляет в «Четырех квартетах» (Four Quartets, 1943), поэтическом цикле, построенном по образцу Бетховена и передающем трагический опыт второй мировой войны. Гармония автобиографического повествования и философских размышлений о тяжком пути к нравственной истине в условиях, когда под вопросом будущее человека как носителя гуманности и культуры, достигнута за счет сложнейшей ассоциативной композиции, которая явилась завершением экспериментов в области драматургического стихотворного творчества, начатых «Убийством в соборе» (Murder in the Cathedral, 1935), философским моралите, ставящим острозлободневные этические проблемы, хотя действие происходит в XII в.

Как драматург Элиот впоследствии предпочитал традицию комедии нравов, показывая в таких своих пьесах, как «Воссоединение семьи» (The Family Reunion, 1939) и «Вечеринка с коктейлями» (The Cocktail Party, 1950), выморочность существования без идеала и выношенного, нравственного кредо. Театральный успех имела лишь «Вечеринка с коктейлями», что не помешало пьесам Элиота оказать существенное влияние на англоязычный поэтический театр XX в. Стиховая система Элиота, характерная тяготением к многосложности метафор, высокой ясности поэтического языка, обилием мифологических и литературных (главным образом из английской поэзии барокко и классицизма) реминисценций, противостоит поэтике верлибра, оставаясь одним из высших обретений искусства поэзии в наше столетие.

На русском языке вышел сборник поэм и стихотворений Элиота в переводе А. Сергеева (1971).

А. Зверев