Писатели Востока — лауреаты Нобелевской премии

Роман написан языком народных преданий, и повествователь — наш современник и «единственный грамотный житель улицы» — лишь «пересказывает» истории, передающиеся из уст в уста многими поколениями жителей и распевающиеся в кофейнях поэтами-шаирами под аккомпанемент ребаба. В этих историях Габалави, прародитель всех живущих на улице, приобретает черты сходства одновременно с могучим и грозным футуввой[67], силой установившим свою власть над улицей и окрестной пустыней, и с каирским купцом Абд ал-Гавадом, самовластно распоряжающимся судьбами членов своей семьи. Статный красавец-великан с зычным голосом и пронзающим душу взглядом, он, как и сайид Ахмед, неистощим в своей любви к женщинам — у него несколько жен и множество наложниц из рабынь. Он изгоняет из своего Большого дома за непослушание старшего сына, гордого и непокорного Идриса, а вслед за ним и младшего, кроткого Адхама, нарушившего по наущению любимой жены Умаймы запрет отца и попытавшегося прочесть его завещание. А войдя в преклонный возраст, Габалави затворяется в Большом доме и отказывается от всякого вмешательства в дела потомков.

Тщетно жители улицы взывают к Габалави, моля его нарушить уединение, объявить свою волю, установить на улице порядок, избавить людей от притеснений, чинимых управляющим имением и его подручными-футуввами. Люди просят: «О, Габалави, обрати на нас свой взор! Ты оставил нас на милость тех, кто не ведает милости!»

В конце концов жители улицы начинают сомневаться, обитаем ли Большой дом, жив ли еще их престарелый предок. Движимые состраданием к людям и жаждой справедливости юноши — сначала Габаль (Моисей), затем Рифаа (Христос) и Касим (Мухаммад), которые (при разных обстоятельствах) получают «весть» от Габалави, пытаются установить на улице должный порядок. Но это удается им ненадолго, так как народ, «обладающий короткой памятью» (отмеченная в реалистических романах черта психологии каирского простонародья), не может сохранить то, что добыто для него героями.

Волшебник Арафа (олицетворяющий науку, научное знание) проникает в Большой дом, желая узнать тайны, содержащиеся в книге Габалави, чтобы сделать их достоянием всех людей, и становится невольным виновником его смерти. После этого Арафа оказывается в полной зависимости от управляющего имением. Он пытается бежать и погибает от рук футувв. Но и он успевает получить «весть» от Габалави, который сообщает, что он «умирает довольный им».

В общей композиции романа «вести», получаемые героями от Габалави, несут ту же функцию, что и периодические появления шейха Митвалли Абд ас-Самда в «Трилогии», выстраивая исторические координаты эволюции человеческой мысли, поисков ею высшего гуманистического идеала в неразделимости его социального и нравственного содержания. Но если в «Трилогии» вопрос о дороге в рай мог быть соотнесен с приближающимися ожидаемыми «коренными переменами», то в новом романе «лучшее завтра» отодвигается в неопределенное будущее. В его финале все надежды людей связаны с братом Арафы Ханашем, который «в тайном месте обучает юношей с нашей улицы волшебству и готовит их к заветному дню освобождения». Тут уже улавливается и неоднозначность отношения автора к произошедшим в стране переменам.

Вольность обращения с сакральными сюжетами сама по себе должна была вызвать недовольство клерикальных кругов. Как и обытовленность образа Пророка, притом что повествователь говорит о Касиме в любовно-почтительном тоне. Особое негодование, конечно, возбуждала смерть Габалави, последовавшая за вторжением Арафы в Большой дом, — аллегория сменяющего веру научного знания.

Между тем в «Сынах нашей улицы» сама идея Бога отнюдь не отрицается. Рассказчик излагает религиозные предания с точки зрения обыденного народного сознания, представляющего Бога в антропоморфном облике всевидящего и всемогущего существа, сурового, временами грозного, но порой и милосердного патриарха. Параллельно этому обывательскому, фаталистически-иждивенческому пониманию есть и другое, выражаемое в романе героями, которые возвышаются над всеми прочими смертными своим умом, волей и нравственной силой. В сознании героев, принимающих один у другого эстафету мысли, идея Бога эволюционирует так же, как меняется понимание ими справедливости и своего нравственного долга. В романе, по существу, Махфуз излагает то же, что и в юношеской статье «Убеждения отмирают, убеждения нарождаются», представление об эволюции идей и убеждений, в которые трансформируется имманентная человеку вера, как о движителе истории человеческой цивилизации.

Смерть Габалави убедила Арафу в необходимости его существования. Но как понимает Арафа задачу возвращения Габалави к жизни? «Слово нашего деда, — говорит он Ханашу, — способно было подвигнуть его добрых внуков на деяния, грозившие им гибелью. Но его смерть сильнее его слова. Она подвигает меня, его внука, на то, чтобы занять его место, чтобы стать им. Ты понял?!»