Писатели Востока — лауреаты Нобелевской премии

Впрочем, это вовсе не значит, что следует приравнять литературу к записи фактов. Надо сказать, что факты и доказательства, представленные в подобных текстах, обычно столь скудны, что скорее скрывают от нас причины и механизмы возникновения тех или иных явлений. Настоящая же литература способна показать их досконально, поскольку она может объяснить логику развития событий, взирая на них из глубин человеческой души. В этом состоит сила литературы, если, разумеется, писатель именно таким образом создает достоверную картину человеческого бытия, а не занимается бессмысленными манипуляциями.

От глубины проникновения писателя в правду жизни зависит ценность произведения, и правду эту невозможно подменить никакой словесной игрой или художественными изысками. В самом деле, ведь о правде жизни говорят все, кому не лень, но понимают ее разные люди по-разному. Тем не менее, с первого взгляда можно увидеть, насколько точна и достоверна картина бытия отдельного человека и сообщества людей, или, наоборот, сколь сильно она искажена. Но рассмотрение правды или неправды лишь как повода для умозаключений и далеко идущих выводов — дело литературной критики определенного идеологического толка, не желающей отступить от своих догм. Подобный принцип к собственно литературе имеет весьма отдаленное отношение.

Если же обратиться к фигуре писателя, то его готовность ориентироваться на правду жизни не сводится к проблеме творческого метода — она теснейшим образом связана с самой авторской позицией. Правда или неправда, рождающиеся под его пером, дают представление о том, насколько писатель был искренен, когда за перо брался. В этом случае правда выступает не только как мерило литературной ценности, но одновременно обретает и этический смысл. Писатель не обязан принимать на себя миссию морального наставника. Изображая разных людей или многоликие миры, он в то же время раскрывает самого себя — показывает все тайные уголки собственной души. Для писателя правда в литературе едва ли не равноценна морали, а для самой литературы — это высшая мораль.

Пусть литература основана на вымысле, но для взыскательного художника она в любом случае предполагает изображение правды человеческого существования, и именно из этого источника и в былые эпохи, и в наши дни черпают жизненные силы бессмертные творения. Вот почему никогда не устаревают ни греческие трагедии, ни произведения Шекспира.

Литература вовсе не является слепком с реальности. Она проникает не только во внешние слои действительности, но внедряется и в ее глубины. Разоблачая ложь, она способна с дольних высот обозреть повседневные явления бытия, широко охватив их своим взором и показав их причинные связи.

Конечно, литература прибегает к образному изображению, но подобное путешествие духа вовсе не является самоцелью. Образ, лишенный выстраданной правды, есть не более чем пустотелая конструкция, оторванная от человеческого опыта, свидетельствующая лишь о немощи и бесплодии автора. Произведение, в которое не уверовал сам писатель, вряд ли затронет и читателя. В самом деле литература вовсе не обращается только лишь к опыту повседневной жизни, и писатель не всегда довольствуется своим собственным опытом. Писатель слышит и видит что-то еще, он, скажем, читает то, что написали его предшественники. И с помощью своеобразного передатчика, каковым является язык, он может пропустить все это через свои собственные чувства. В чем и заключается магическая сила языка литературы.

Язык таит в себе силу заклинаний и благословений — он точно так же способен потрясти душу. Искусство языка заключается в том, что рассказчик может донести свои чувства до других людей. Он никогда не станет относиться к языку лишь как к системе знаков, семантической конструкции или грамматической структуре. Забыв о том, что язык — это еще и живой говорящий человек, легко свести смысл произведения всего лишь к игре ума.

Язык не только вместилище неких понятий и представлений. Он может также, питаясь непосредственными ощущениями, пробудить интуицию и чувства. В этом заключается еще одна причина, почему знак или сухая информация не способны заменить язык живого человека. За произносимым словом, модуляциями голоса, интонацией говорящего на самом деле кроются истинные намерения человека или мотивы его поступков. Их нельзя свести к одной лишь семантике или стилистике. Языку литературы следует донести до читателя слово живого человека — так, чтобы оно было услышано. Но функция языка не исчерпывается и тем, что он является инструментом мышления. Язык нужен человеку не только для того, чтобы выразить мысль, но и для того, чтобы прислушаться к самому себе, признать свое собственное существование.