Писатели Востока — лауреаты Нобелевской премии

Итак, сам человек должен стать Богом. Не только достичь всемогущества, опираясь на научное познание мира, но и нравственно приблизиться к тому идеалу, который воплощен в его представлении о Боге. Этот идеал включает в себя и самозабвенный творческий труд на благо всех людей — Арафу считают своим все три рода, проживающие на улице. И все — габалиты, рифаиты и касимиты — пользуются плодами его трудов. Творческий труд должен заменить собой тяжкую, безрадостную работу ради куска хлеба. Таким образом, научное, с опорой на разум, познание мира и овладение всеми возможностями его освоения и справедливого устройства неотделимы от нравственного, духовного совершенствования самого человека во имя достижения им идеальной цели — максимального приближения к Абсолюту. Такое, индивидуальное, понимание Бога не укладывается в рамки догматической веры, оно же объясняет и частое присутствие в произведениях Махфуза суфийской символики, суфийского образа «пути».

В «Сынах нашей улицы» Махфуз использовал свои достижения реалистического периода, создав вместе с тем произведение принципиально новаторское. Писатель нащупывает новые пути не только для себя, но и для всего арабского романа. «Всезнающего автора» сменяет «повествователь», отнюдь не претендующий на всеведение. Соответственно стилизовано и все повествование. Вместо четко прописанного исторического времени «Трилогии» вступает в права время легендарное, исчисляющееся «библейскими» сроками жизни пророков. Место действия — по приметам, все та же улочка в старинном каирском квартале — обретает статус метафоры. Форма романа откровенно условна.

Эти художественные инновации открывали перед национальной литературой самые разнообразные возможности обновления, которые и были по-разному использованы египетскими «шестидесятниками», прозаиками «новой волны».

Нагиб Махфуз вновь доказал, что он прекрасно чувствует дух и потребности эпохи, общее направление мирового литературного процесса и возможности египетской литературы. «Сыны нашей улицы» стали для него тем резервуаром идей, тем идейным трамплином, с высоты которого он вновь устремляется вниз, в водоворот послереволюционной жизни Египта с ее внутренним драматизмом, остротой противоречий, невероятно убыстрившимся ритмом и неизведанностью перспектив. «В искусстве нет свободного выбора, — признается он в 1973 г. в беседе с известным новеллистом Йусуфом аш-Шаруни. — Когда я почувствовал себя словно в осаде и в несогласии с внешним миром, мне не оставалось ничего иного, как обратиться к тому, что мы называем „субъективным стилем“»[68].

Этим стилем, подразумевающим, что ракурс отображения и восприятие действительности целиком определены точкой зрения героя-повествователя, написаны все шесть романов следующего цикла, созданного Махфузом в 1961–1967 гг.: сколько повествователей, столько точек зрения на происходящее, столько позиций, субъективных, пристрастных, диктуемых прежде всего тем, как обошлась революция с каждым из них, что принесла и чего лишила. Сюжеты всех шести романов подсказаны сегодняшним днем, события совершаются в настоящем, незавершенном времени. В этом зыбком и противоречивом «сегодня» точкой опоры Махфузу служит тот комплекс «высших ценностей», который сложился в «Сынах нашей улицы». В их свете он судит и о текущей действительности, и о тех «путях», которые избирают для себя его герои. При всей субъективности стиля романов, при наличии в них многих индивидуальных, частных «правд», право высшего нравственного суда остается все-таки за автором, выстраивающим сюжетные линии и судьбы персонажей.

И вот тут наступает время Достоевского[69]. Именно его Махфуз берет в союзники, отправляясь в очередные поиски пути Египта в «лучшее завтра».

В первом же романе «Вор и собаки» (1961)[70], сюжет которого был подсказан газетной криминальной хроникой, Махфуз полностью солидаризуется с мыслью Достоевского о недопустимости пролития «невинной крови». Он делает своего героя Саида Махрана «идейным» вором, благородным народным мстителем за попранные Веру, Любовь и Дружбу, за то, что революция оказалась лишь «сменой вывесок», основы же устройства общества остались прежними. Автор искренне сочувствует герою, но выстраивает сюжет так, что, стреляя в «изменников», воспользовавшихся революцией в целях личного обогащения, он убивает случайно попавших под пули ни в чем не повинных людей. Признавая «правду» Саида Махрана, яростный внутренний монолог которого занимает большую часть романа, Махфуз не приемлет кровопролития, которым, как он опасается, может обернуться стихия народного гнева.