Писательская рота.

разговору на привале возле Малеевки. Конечно, он был

порожден стремлением каждого заглянуть в свое будущее, угадать свою судьбу. Случилось так, что эта самая судьба

отмерила мне еще более сорока лет жизни с того

памятного дня, и я могу хоть как—то рассказать людям, какими добрыми товарищами мы были. Конкретными же

сведениями я, к сожалению, почти не располагаю. Даже о

тех, кто уцелел тогда, в октябрьских боях, я теперь мало

что могу поведать. Почти все умерли. А время в этом

смысле безжалостно, оно не щадит и тех, кого пощадила

война...

И все—таки несколько итоговых слов об

упомянутых мною литераторах добавить необходимо.

Степан Злобин был тогда же, в октябре, ранен,

попал в плен и содержался в минской лагере, где вел

подпольную работу. Он был освобожден нашими

войсками и после войны написал несколько хороших

книг.

Попал в плен и Петр Жаткин. Но ему вскоре

удалось бежать и пробраться к партизанам.

Партизанил на Смоленщине и Иван Жига.

Павел Железнов, тяжело раненный в первых же

боях, был эвакуирован в госпиталь.

Эммануил Казакевич окончил курсы лейтенантов,

стал разведчиком, был ранен и окончил войну в Берлине в

должности помощника начальника разведки одной из

армий. За свои книги о войне он дважды удостаивался

Государственной премии.

Окончил войну в Берлине и Бек. В октябре 1941—

го он быстрее других выбрался из окружения.

Бела Иллеш вошел с войсками в свой родной

освобожденный Будапешт в звании подполковника

Красной Армии.

Рувим Фраерман успешно работал в армейской

газете, а после войны написал несколько книг, которые и

сейчас доставляют радость, как детям, так и взрослым.

В числе немногих удалось вырваться из вяземского

окружения Натану Базилевскому. После войны я как—то

был у него в Газетном по случаю премьеры его пьесы

"Закон Ликурга".

Много книг написал после войны Осип Черный.

Он был демобилизован после тяжелого ранения —

осколок снаряда настиг его в Сталинграде на КП

знаменитой 64—й армии. Тем же снарядом был убит

Михаил Лузгин.

Фурманский после окружения оказался в

писательской группе при политуправлении Северного

флота. В 1944 году мы с ним встретились в Полярном,

куда я был послан в командировку от газеты Карельского

фронта. Как—то не верилось, что война снова свела нас за

тысячи километров от Ельни, где мы приняли боевое

крещение. И мы были уже другими, и война стала совсем

другой. В послевоенные годы Фурманский написал

несколько сценариев, в том числе два по произведениям

своего однополчанина Казакевича.

Не так давно отметил свое восьмидесятилетие Н.

Н. Вильмонт. У меня на полке стоит его книга "Вечные

спутники" с дарственной надписью. Он и сейчас

продолжает увлеченно работать за письменным столом.

С Сафразбекяном мы изредка видимся, но

перезваниваемся регулярно. После окружения он, как

физик—оптик, сделал много полезного для нашей

артиллерии, но в результате контузии почти полностью

утратил зрение. Сейчас он на пенсии.

С Даниным я по—прежнему дружу. Он окончил

войну военным журналистом в Праге. Если война нас

развела на четыре года, то мирная жизнь снова соединила

— последние двадцать три года мы даже живем в одном

доме, что называется, через стенку. Он стал известным

писателем и сценаристом научного кино, лауреатом

премии имени братьев Васильевых, автором двух

капитальных биографических книг — о Резерфорде и

Боре.

Каждый раз, бывая в Центральном доме

литераторов, я невольно задерживаюсь у мемориальной

доски с восемьюдесятью фамилиями московских

писателей, павших смертью храбрых на войне. Всем им

— вечная память. Половина из них — мои товарищи по

писательской роте. И почти все они погибли тогда, в

октябре сорок первого, или чуть позже. Должен

признаться, что первое время я несколько раз ловил себя

на том, что ищу в этом списке и свою фамилию. То, что ее

там нет, я и сейчас ощущаю как странную прихоть

судьбы.

Document Outline

Борис Рунин

Писательская рота

Борис Рунин

Писательская рота