Писательские дачи. Рисунки по памяти

Дача приняла хозяев в 1956 году. У Фишей был «малый» проект дома, но и семья небольшая — сам Геннадий Семенович, его жена Татьяна Аркадьевна и дочка Наташа, учившаяся в те годы в МГУ на биофаке. Вскоре Наташа вышла замуж за физика Юру Гальперина, у них родился сын Миша, но места всем хватало, да еще принимали многочисленных гостей. Участок был, как и у всех первых поселенцев, большой — сорок с лишним соток. В дальнем углу, у забора стояла времянка — мы, молодежь, там иногда собирались, приезжавшие друзья хозяев могли переночевать, а то и пожить. Позже, когда уже не было в живых Геннадия Семеновича, времянку сдавали, чтобы окупить административные платежи. Но наступили новые времена, землю приватизировали, ее можно стало продавать частями. И времянка Фишей стала одной из первых жертв новых торговых отношений. Ее продали вместе с большим куском участка какому-то дельцу. Вернее, продали большой кусок участка, чуть ли не половину, соток двадцать, вместе с оставшейся на проданной земле времянкой. И она, оправдывая свое название, перестала существовать. Новый хозяин построил на ее месте коттедж, но скоро перепродал участок другим хозяевам, побогаче. Те коттедж снесли, и теперь возвышается над кирпичным забором тяжелый фундаментальный дом-дворец из двуцветного кирпича, с гаражом на две машины. Через изредка приоткрытые ворота можно увидеть цветники, туи, дорожки из плит. А был тут когда-то всего лишь кусочек леса с елями и березками, с тропинкой, ведущей от дома к дощатому односкатному домику.

Теперь вот пришла очередь самой дачи. И только сентиментальные старожилы вроде меня, проходя мимо развалин, с грустью вспомнят теплую атмосферу прежнего дома, приглашение куда было всегда маленьким праздником. Летом собирались на террасе, а в прохладные дни — в небольшой гостиной, где за низким продолговатым столиком пили чай из необычных чашек дымчатого стекла, привезенных хозяином то ли из Швеции, то ли из Норвегии, таких из другой жизни, что казалось, их и держать надо по-особому, и подносить к губам, и ставить на блюдце. Интересно, живы ли еще хоть эти чашки.

На стенах висели картины, подаренные Орестом Верейским и моим отцом, на серванте — сувениры из разных стран. А в центре серванта стоял макет плота «Кон-Тики» — подарок самого Тура Хейердала! На полках — книги от друзей с дарственными надписями. Когда у хозяина выходила новая книга, он ее надписывал и тоже дарил друзьям.

Не чай и не конфеты было главным. Угощение тут было особое: приезжал гость, чья крамольная рукопись ходила по рукам, передавали по кругу запрещенную книгу. Хозяева всегда были в курсе самых животрепещущих литературных и общественных событий. Всё активно обсуждалось — перепечатанные на машинке «Крохотки» Солженицына, повесть И. Грековой, первые стихи Бродского, а позже — стенограмма суда над Бродским, тайком записанная на процессе Фридой Вигдоровой, неподцензурные стихи Слуцкого. Передавались (на одну ночь или на несколько дней) роман Оруэлла «1984», изданный на русском языке за границей и тайком пронесенный через нашу таможню, рукопись Евгении Гинзбург, а однажды за столом присутствовала сама Евгения Гинзбург — и ты испытывала гордость от сознания того, что посвящают тебя в свои дела, причащают к тайным событиям жизни — такие люди.

Геннадий Семенович Фиш, плотный, плечистый, ниже среднего роста, с короткой шеей, залысым лбом, большим, чуть приплюснутым носом на удлиненном лице, с яркими светлыми глазами за тяжелыми, усталыми веками, привлекал мужественностью, темпераментом и обаянием, которое стоило красивой внешности. Он умел зажигаться, подхватывать тему, глаза его радовались и удивлялись, и тот, кого он одаривал своим интересом, — невольно раскрывался ему навстречу.

К тому времени, как наши семьи благодаря тесному дачному соседству подружились, ему было немногим за пятьдесят.

Начинал он как поэт и переводчик задолго до войны. В литературу он вошел двумя романами, положительно отмеченными самим Горьким — «Падение Кимас-озера» и «Мы вернемся, Суоми!» о гражданской войне в Финляндии и Карелии, о ненавистных врагах революции, о счастливой колхозной жизни — колоритные, с острым сюжетом, со всеми деталями быта, заслуженно забытые книги в духе самого примитивного социалистического реализма.

Еще был знаменитый довоенный фильм «Девушка с характером» по его сценарию. С Валентиной Серовой в главной роли. Были очерки о Карелии, тоже проникнутые духом советской идеологии, но яркие, искренние. Он загорался темой, влюблялся в героев своих очерков — и влюблял в них читателя.