Писательские дачи. Рисунки по памяти

Екатерина Александровна осталась ночевать в избе, а мы с Леной и Женей устроились на сеновале, подстелив одеяла, утопая в душистом сене. Смотрели в большое полукруглое окно и радовались быстрой смене впечатлений. Только позавчера катались втроем на лодке по Колод-озеру, пытаясь догнать малиновые отсветы белой ночи, огибали островки, слушали, как шуршат хвощи. От ударов веслами вода завихрялась в сложный, как на «досюльных» полотенцах, орнамент. Лена сидела на корме и, казалось, впитывала в себя все, что видела.

А сегодня мы уже далеко от той лодки и от тех хвощей. А впереди нас ждут новые места…

— Смысл жизни, — философствовал Женя под звуки коровьего мычания и похрюкивание поросенка за стеной, — в вечной свежести восприятия. Смена впечатлений — вот источник…

— А продолжение рода? — смущенно возражала Лена.

— Ну, это само собой, я говорю о смысле жизни в его духовном значении…

Потом почему-то заговорили о Сибелиусе, Лена сказала, что обожает «Грустный вальс», Женя начал объяснять, почему это произведение — с его точки зрения — гениально. Лена благоговейно слушала. Я вскоре начала засыпать, а они еще долго шептались.

Хозяйка наша, Паладья Петровна, принимает горячее участие в нашей работе. Сама она знает массу песен, причётов, рассказала нам с начала до конца весь свадебный обряд. Всем гостям она объясняет:

— Ёны люди с Москвы. Им нужно мортильял. Ну вот, им кто писню споё, кто соврёт что, а ёны — всё в тетрадь!

Гости удивляются:

— Да неужто наши писни в Москву пойдут? Хрущеву?

Гости идут один за другим. Еще бы! Новые люди, да еще «с Москвы»! Подолгу сидят, «бесёдуя» с нами. Особенно такие бесёды хороши за «цаем».

Чаепитие — священнодейственный обряд. Куски рафинада раскалывают щипцами на крохотные кусочки. Пьют вприкуску. В чай добавляют топленое молоко с коричневой пенкой. Оно налито в глиняную латку, в которую опущена деревянная ложка. Пьют из блюдец, неторопливо, с чувством. Пустую чашку молча протягивают хозяйке, и она наливает следующую. Когда выпита последняя чашка, ее ставят на блюдце кверху дном, а сверху кладут осколочек сахара.

Мне очень нравится этот неторопливый ритуал, и вообще, мне всё нравится в этих местах. И то, что избы доверчиво не запирают, а когда уходят, приставляют к двери палку — батожок. И то, что здороваются со встречными, даже с незнакомыми, а вот мы, городские, часто не догадываемся это сделать. Может, мне еще и потому тут всё по душе, что в простодушии, гостеприимстве, доверчивости, доброте местных жителей много от вырастившей меня няни Шуры, калужской крестьянки, самого любимого человека моей жизни.

— Ешь, Женюшка! — угощает Паладья. — Поправляйся! Вот как женишься — тут уж не до угощений. Будешь петь тогда:

Я у тещи был в гостях
На переменной пище:
Утром — чай, днем — чаёк,
Вечером — чаище!

Лена тут же схватила карандаш и записала частушку.

Хозяйки и гости были поражены:

— Уж записала! Ах, батюшки! Уж успела! А я и не думала ницяго, только вымолвила прибатурку, а у ей — готово! Записала! Ловко!

Здесь, у Паладьи, мы услышали и записали и про Бову-королевича, и про Лазаря, и про Михаила-архангела. Беременная Маруся рассказала, как заговаривать против змеиного укуса и против грыжи.

Забавная эта Маруся. Она так рассуждает:

— Нонче хату уберу, завтра сено пограблю, да в баенку схожу, а послезавтра — родить буду!

…Час назад мы с Леной вернулись из деревни Костина гора, в двух километрах от нашей деревни. Три часа провели у «носительницы» Марии Николаевны Костиной, она работает в колхозе дояркой. Записали три сказки, несколько жестоких романсов. Когда мы уже уходили, вернулся с рыбалки ее муж, Василий Кузьмич, и закричал с порога:

— Ты, Марья, не баско поешь! Вот я вам скажу бывальщину!

И рассказал нам с десяток рыбацких бывальщин, и еще мы записали рыбацкую молитву:

«Господи, благослови.

Я еду, раб Божий Василий, на свои тони. Сетки мои и сметки мои, рыба-матушка, меня не обойди, людей не пугайся и не стороняйся, в мои сетки пихайся. У меня ловушечка но́ва, ржица позимо́ва, пшеница яро́ва. Есть что пить, есть, веселиться, да рыбу ловить стремиться

Отныне до́веки, вовеки по́веки

Аминь».

Сейчас Лена с Женей сидят на бревнышке перед домом, почти касаясь друг друга головами, и что-то горячо обсуждают. Явно не устное народное творчество. А я — в доме за столом, заваленном тетрадями, переписываю собранный материал. В соседней комнате, отделенной ситцевой занавеской, тихонько «бесёдуют» Екатерина Александровна и хозяйка. Только что прошел сильный дождь. Теперь солнце, и над Салм-озером — радуга. Вода волшебного, зеленовато-сиреневого цвета. В ней купаются и кричат чайки.