Писательство – не простое дело

Движенья, голос, легкий стан,

Все в Ольге…”

– Стоп, стоп, будь внимательней! Новое слово “волосы”! Что касается нашего образца, волосы есть, но только не льняные, волосы не бывают льняные, если они не растения, – усомнился Макморд, обратив внимание на весьма принципиальное отличие и попутно пожурив товарища за ошибку и потерю научной бдительности. – Прав, по-видимому, другой древний корифей науки, тоже Александр, но Дюма. Это по его терминологии – миледи из “Трех мушкетеров”! – И Макморд привел в доказательство строки:

– “Д‘Артаньян увидел, что дама была молода и красива. Это была бледная белокурая женщина с длинными локонами, спускавшимися до самых плеч, с голубыми томными глазами, с розовыми губками и белыми, словно алебастр, руками”.

– Не кажется тебе, что у нашего экземпляра волосы темнее? Поэтому я строго придерживаюсь версии, что это по-научному – Тамара! – Пергарт уже почтительно перелистывал следующий академический труд по рытью, как он предполагал, котлованов под лаконичным названием “Яма” какого-то инженера-фортификатора Куприна:

– “Тамара, тихая, уютная, хорошенькая девушка, слегка рыжеватая, с тем темным и блестящим оттенком волос, который бывает у лисы зимою на хребте”.

– Не-е! По-моему, волосы требуют более тщательной корректировки – они еще темнее – цвета, как бы сказать, ночного неба, – точно вынес собственный нюанс по цветоощущению Макморд и смачно выругался. – Чтоб нашим прасоздателям было неудобно почковаться, но я заявляю со всей ответственностью и определенностью перед близкими и дальними, настоящими и будущими родственниками, что перед нами госпожа Бонасье собственной персоной, или, как еще ее дополнительно называл уважаемый Дюма, – Констанция.

И Макморд процитировал:

– “Д‘Артаньян, оставшись наедине с госпожой Бонасье, повернулся к ней. То была очаровательная женщина лет двадцати пяти, темноволосая, с голубыми глазами, чуть-чуть вздернутым носиком, чудесными зубками. Мраморно-белая кожа ее отливала розовым, подобно опалу”.

– Причем здесь Констанция? Даю свой щупалец на отсечение, что волосы действительно как космическая мгла в созвездии Зульпа у Алькабасана, но глаза, глаза не подходят – далеко не голубые! – Пергарт пристально ощупывал пучком лучей образец, удивлялся в больших глазищах на игру света при неоновом освещении, и долго не мог привести в систему свои многочисленные роившиеся в гравсконах догадки.

Зато Макморд уже оперативно вычитывал новую цитату из толстенного фолианта в золотом тиснении автора Льва Толстого “Воскресение”:

– “Катюша, сияя улыбкой и черными, как мокрая смородина, глазами…”

– Опять все не то, не то, Макморд, – усомнился Пергардт.

– Очередная техническая неувязка? Не на тех деталях акцентируемся?

– Ты уверен, что мы не ввергаем себя в уже запрограммированную ошибку? Рази меня звезда Бента Церкава, но у нашего экземпляра глаза совсем не черные – светлее на два порядка и один колер! – на уже освоенном земном наречии запротестовал Пергарт.

– Правильно. А поскольку и не голубые, следовательно, приходим к общему знаменателю и частному определению, серые и только серые, как у Зои! – Язык землян Макморд освоил тоже не хуже товарища, что дало ему право привести в доказательство другую цитату из Куприна:

– “Зоя, высокая, красивая девушка, с круглыми бровями, с серыми глазами навыкате, с самым типичным белым, добрым лицом русской развратной, беспутной женщины”.

– Как ты сказал, эта с серыми глазами с лицом кого?.. – не понял Пергарт, стараясь соотнести приведенное выражение с чем-нибудь знакомым. Его осклизлое мерло от напряженного поиска ассоциаций приняло фиолетовую окраску.

Макморд с готовностью привел в своем пересказе длинную выдержку из толкового словаря.

– Ну, это у них… гм… светская львица, а по-другому особа легкого поведения, осуществляющая… хм… самую гнусную, разнузданную, широкомасштабную продажу своего тела с целью наживы, коим противоправным действием входит в криминальное противоречие с Конституцией и Уголовным кодексом.