Пища свирепых чад

Монах попробовал успокоить:

— Иногда буря — всего лишь буря. И болезнь — просто болезнь. Такое не по плечу даже знаменитому чародею вроде Баатар-сайхана.

Купец понурился, отчаянно убеждая себя в правоте монаха. Но ведь драконий зуб… Чародей швырнул его за сотни ли!

Вздохнул, вынул из седельной сумы потрепанную соломенную шляпу, обвязал лицо тряпицей. Шагнул навстречу буре.

— Вспомни, где в последний раз видел караван, — предложил монах. — Следует идти прямо к нему.

Хуан Фа осмотрелся — но направления так и не определил. А потому последовал за монахом. Сумрачный занавес рыжей пыли медленно подкатился к ним — и поглотил целиком.

Все утро монах и купец брели сквозь бурю. Колючая пыль ранила глаза. Хуан Фа лишь чуть приподнимал веки — и все равно она терзала, выдавливала слезы.

Она забивала ноздри, выползала тягучей бурой слизью, мешала дышать. А чуть открыл рот — грязь заполнила глотку, заставляя судорожно кашлять. Лютая мука! Раньше он и вообразить не мог подобного ужаса.

Сверхъестественно тонкая летучая пыль пролезала всюду, превращала одежду в наждак, истирала кожу, набивалась во все отверстия и выемки.

Оставалось лишь упрямо ступать, переставлять по очереди ноги. Монах то и дело оборачивался, подходил к купцу, упорно тянущему лошадь. Та спотыкалась, упрямилась — болезнь и буря отбирали силы.

Держаться на ногах Хуан Фа помогала лишь мысль о Янь, ожидающей в конце пути.

Караван оставлял за собой хорошо заметный след, но пыль быстро укрывала все ровным буроватым ковром, затопляла следы. Она набивалась в легкие, и в груди будто перекатывались неровные камни.

Кобылица шла недолго.

— Что случилось?! — закричал монах.

Хуан Фа завертел головой, всматриваясь, но не увидел спутника, пока тот не вынырнул из пыли всего в десятке чи.

— Боцзин! — запричитал купец.

Монах подергал за веревку, чертыхаясь, — напрасно. Боцзин стояла как вкопанная, фыркая и кашляя. Хуан Фа приложил ухо к ее груди, послушать легкие, — и кобылица решила, что хозяин отпустил ее, не желает больше мучить. Упала на колени, затем повалилась в рыжую пыль — умирать.

Хуан Фа не захотел покинуть Боцзин, оставить перед смертью одну. Накинул на морду плащ, надеясь защитить ее легкие от пыли. Опустился рядом на колени, долго гладил, шептал добрые слова.

— Оставь ее! — взмолился монах. — Не трогай! Язва перейдет на тебя!

— Я не могу ее бросить! — прокричал купец в ответ.

Но и сам уже понял: безнадежно. Хотел лишь утешить дорогую спутницу перед смертью.

— Принцесса моя, прости, — шептал снова и снова, гладя жесткую от пыли шерсть.

Мучимая бурей и язвой, лошадь умерла через час.

А тогда Хуан Фа снял седельные мешки с нажитым добром и поковылял дальше.

Закрыл изрезанные пылью глаза, позволил монаху вести.

Когда открыл, вокруг было темно. Может, потерял счет часам и уже настала ночь? Затем понял: он ужасался, стоя всего лишь на краю бури, а теперь она разыгралась в полную силу. Прежний ветер казался игрушкой по сравнению с нынешним, пыль накатывала волнами, захлестывала. Дымка, прятавшая солнце час назад, сгустилась, грозя загасить солнечный свет.

Хуан Фа подумал, что проклятие настигло его. Так хотел спасти кобылицу — и чародей вырвал ее из рук. Сколь же свиреп «Прекраснодушный герой» Баатарсайхан!

Он ковылял вслепую, ведомый монахом, чья способность ориентироваться среди рыжей мути казалась сверхъестественной. Купец из-за пыли не смог набрать в легкие воздух и подумал, что, вопреки всем усилиям, обречен задохнуться среди бури.

Кашляя, укрывая голову плащом и не видя ничего вокруг, он упал на четвереньки, пополз, держась за рукав монаха. И вдруг рука ткнулась в упругое. Это же шатер!

Монах склонился, распутывая завязку на пологе, приподнял его — и оба странника ввалились в убежище, где сидело несколько торговцев, одетых в лучшие образцы своего товара, в шелка, расцветками подобные певчим птицам и бабочкам. В шатре сиял золотой фонарь, купцы восседали вокруг него на подушках и пили чай. Даже под тканью воздух наполняла тончайшая пыль. Благородного вида ученый муж глянул пристально на Хуан Фа, словно узнал, и объявил:

— Вот, почтенные господа, обещанные мною гости. Как я и говорил, один свят, другой проклят.

Торговцы шелком уставились на пришельцев в изумлении.

— Невероятно! Посреди такой страшной бури! — вскричал один, а двое захлопали в ладоши, радуясь удивительному событию.

Ветер лютым демоном завывал снаружи, рыжая пыль висела густым туманом. Хуан Фа не сводил воспаленных, слезящихся глаз с мудреца-евнуха, чье лицо, несмотря на отсутствие бороды, казалось величественным и властным.

— Не следовало давать Баатарсайхану зуб дракона, — заключил мудрец, выслушав рассказ о невзгодах купца.

Прошло уже несколько часов с того времени, как странники укрылись в шатре, — но лишь теперь Хуан Фа смог отдышаться, рассказать о себе и взмолиться о помощи. День заканчивался, солнце уходило за горы среди оранжевой плотной мути. Торговцы шелком лежали в шатре, обуянные странной сонливостью, утомленные самим дыханием. Бодрствовали только мудрец да монах с купцом.