Пишется! 43 секрета вдохновения

Сценаристы – люди подневольные. Им приходится и редактировать чужие сценарии, и писать аннотации для канала, характеристики на персонажей и даже письма героев, которые мелькнут в кадре на долю секунды. Конечно, можно схалтурить, написать левой ногой. Но творческий организм устроен очень хитро. Один раз схалтуришь – он запомнит это и в следующий раз выдаст халтуру в самый неподходящий момент.

Именно поэтому нужно стараться сделать любой текст частью себя. Погрузиться в него. Присвоить. Как это сделать?

Самый действенный способ – рассказать о своей боли.

Вложить в головы героев свои мысли, а в их уста – свои слова. Пусть герой расскажет зрителям о том, что вас на самом деле волнует, раздражает, бесит, беспокоит. Не держите в себе эмоции – выплесните их на зрителя. Пусть он почувствует энергию, которой вы зарядили вашего героя.

В свое время, когда я учился писать пьесы, у меня было очень странное, старомодное и провинциальное представление о том, как должна выглядеть современная пьеса, – мне казалось, действие в ней должно непременно происходить в позапрошлом веке и герои должны все время шутить с аллюзиями на современность. Еще кто-то не очень умный мне сказал (а я, дурак, поверил), что в современной пьесе обязательно должно быть что-то про театр и непременно должно быть много женских ролей. Вот таким макаром я накропал пьесу под названием «Три женщины» и отправил ее на суд Николаю Владимировичу Коляде. Он мою пьесу, как ни странно, прочитал и прислал мне короткое раздраженное письмо – мол, неужели вас действительно волнует вся эта ерунда, о которой вы тут понаписали?

Это был очень важный урок, который я усвоил на всю жизнь. Если вы хотите задеть зрителя, нужно, чтобы текст задевал вас. Для этого вы должны рассказывать о том, что вас волнует. И, если вы дошли до места, которое не вызывает у вас никаких эмоций, нужно остановиться, прислушаться к себе, найти в себе какую-то эмоцию, выявить ее источник и поместить этот источник в текст.

Следующий способ установить личные отношения с текстом – это заставить героя совершить что-то, что вы очень хотите совершить, но почему-то не можете. Важно, чтобы это действие вызывало у вас отклик не просто в голове, а в теле. И неважно – позитивный это отклик или негативный. Негативный тоже годится. Важно, чтобы не было равнодушия.

Например, все мы знаем, что у Достоевского были очень сложные отношения с деньгами. Он их получал в наследство, выигрывал, зарабатывал тяжелым, убийственным трудом, а потом легко проматывал и проигрывал. Чувствуется, что сцена, в которой Настасья Филипповна бросает в огонь пачку денег, а Ганя Иволгин стоит и молча смотрит на то, как они горят, вызывала в теле автора очень сильный отклик. Сцена написана не головой, а всем телом. Чувствуется, что автор в этой сцене прожил и угар Рогожина, подарившего деньги, и холодное презрение Настасьи Филипповны, и крушение несчастного Гани. И зритель переживает все эти чувства вместе с героями.

Как известно, Жюль Верн, мягко говоря, не очень любил путешествовать. Что не помешало его героям облететь весь мир за восемьдесят дней и даже добраться до Луны. Автор «Человека-амфибии» Александр Беляев был прикован с постели, что не мешало его воображению вместе с героем погружаться в толщу вод. Творец кумира всех героев-любовников Жюльена Сореля Стендаль был очень застенчив и имел весьма скромный опыт общения с женщинами.

У героев отлично получается то, что не очень удается автору

Герои покоряют Эверест и сердца неприступных красавиц, ворочают миллионами и решают судьбы народов, в то время как автор сидит себе тихонько в своем кабинете и даже выйти в магазин за хлебом для него – целое приключение. Да, это работает именно так!

Еще один отличный способ установить личные отношения с текстом – вставить в него некие отметки, невидимые снаружи, но имеющие значение для вас. Например, моя пьеса «Убийца» начинается со слова: «Давно». «Давно не могу понять, почему…» и так далее. Для меня это отсылка к роману Марселя Пруста «По направлению к Свану»: «Давно я привык укладываться рано». «Считать» эту отсылку, не зная, что она тут есть, невозможно. Она невидима. Но она тут есть, и она тут поставлена для того, чтобы с первого же слова установить мои отношения с героем – книжным мальчиком, которого отправили убивать. Если бы этого слова не было, на первый взгляд, ничего бы не изменилось. Но изменились бы мои отношения с текстом, я просто не смог бы написать его таким, каким он в итоге получился.