Пишите письма

— У Татаринова был прототип, — сказал Грач. — И один из двух оставшихся в живых членов его экспедиции долгое время ходил боцманом на одном из пароходов Енисея. Вон там, за нашим ериком, небось сосны еще целы, которые он мог при желании в бинокль наблюдать. И глядел этот человек, что-то знавший о гибели экспедиции, да не сказавший, то на каменный правый берег, то на левый польский, с полями да половодьями. На левом берегу вороны, на правом — трясогузки.

— На каком ходил? На композиторах?

Мне уже рассказали, что все большие белые енисейские пароходы почему-то носили имена композиторов; вот только не сказали каких.

— Думаю, на посудине поскромнее.

— Как печально. Север, погибшая экспедиция, беглый боцман, чужие письма. Поющие, а поющие, спойте что-нибудь, сил нет, мы подпоем. Лучше про любовь.

— Правильно, про любовь! Ведь все парные могилки-то откапываем! Муженек на левом боку, а под боком женушка, тоже на левом.

— Они жили долго и умерли в один день! — воскликнула моя подружка.

— Вот-вот. В какой день он умер, в тот и ее, сердечную, прихлопнули. То ли зарезали, то ли задушили, то ли отравили. Для компании. По традиции. Для порядку. Для комплекта.

— Мы не знаем для чего. Может, по их верованиям, то есть суевериям и предрассудкам, имею в виду я мифологическое мышление, они должны были на том свете очутиться парочкой, вместе, рука об руку.

— Вот проснулись они на том свете, — мечтательно произнес Витин приятель, — обнялись, поцеловались, и ну сношаться…

Хохот.

Могильные парочки, надо сказать, была любимая тема экспедиционных шуток; впрочем, чувствовалось нечто нарочитое в остротах и смехе на этот счет.

— Я не представляю, какую после такого вступления песню петь, — сказал гитарист, лениво настраивая гитару. — Может, частушку «Я мою милую»?

Хохот.

И тут за моей спиной вывела губная гармошка знакомую мелодию, а вот и запел лихой наглый голос:

Когда ты умрешь,
когда мы все умрем,
приходи ко мне,
погнием вдвоем!

Освещенный костром, предстал предо мною торговец кошками, подмигивая, крикнул:

— Подпевай, рыжая!

Когда дождь идет,
вода в гроб течет,
а покойничек
все равно поет!

И я подпела, краснея под внимательным взглядом Грача:

Как намокнете
да поприлипнете,
полежите век —
попривыкнете!

— Откуда вы взялись? — спросила я новоявленного члена экспедиции (он подсел, разумеется, ко мне).

— Нанялся сегодня на раскопки. Мы разве на «вы»?

— Мы на «ты».

— Поездом приехал.

— Зачем?

— За тобой, — сказал он шепотом.

Как все его вранье, это была правда.

— Пойдем прогуляемся.

Он поднял меня, подхватив под локоть, держал мертвой хваткой. Вырываться и протестовать при всех я не хотела.

— Ну, пошли.

Ночь падала быстро, полная мохнатых, точно шмели, степных звезд. Венера звалась тут Инанной, либо Иштар, или еще как-нибудь, например, Нинкхурсаг.

— Отдай мне письмо.

Я тут же догадалась какое, но изобразила недоумение.

— Ты о чем?

— Я о письме из одной из книг покойного дружбана бульдозериста. Для нашего общего знакомого.

— Нет у меня никакого письма.

— Ты, когда врешь, хорошеешь. Ври чаще.

Он обнял меня, я отбивалась, мы свалились в одну из травных малых бакалд (может, то была впадина кургана, сгнивший либо осевший погребальный сруб с очередной парочкой?), я чувствовала его тяжесть, меня трясло от ужаса и омерзения, он поцеловал меня, точно ужалил в губы, — и я потеряла сознание.

Открыв глаза, я увидела стебли, звезды, встревоженного торговца кошками. Он плеснул мне в лицо пригоршню воды, добытую, вероятно, в ближайшем озерце или ручье.

— Ты что? Что с тобой? Ты припадочная? У тебя падучая? Я тебе искусственное дыхание делал, ты задыхалась, тебя трясло.

Вкус его губ, воспоминание о поцелуе; искусственное дыхание? рот в рот? у меня подкатило ко рту, меня вырвало, я расплакалась. Чертыхнувшись, он опять побежал за водой, принес в ладонях, какая холодная, я зажмурила глаза.

— Ну, все, все. Вот чокнутая. Ты, должно быть, девица?

Я разозлилась, пришла в себя.

— Нет, я мужик средних лет. Или ты слово «девица» употребляешь в качестве технического термина?

Мы вышли к костру.

— Странная вы пара, — сказала подружка.

— Где это вы полчаса болтались? — строго спросил Грач.

Полчаса? Мне казалось — прошло часа три.

— Я развивал перед Инной идею, что неплохо бы переместиться в прошлое. Меня бы прибили за мои подвиги, а ее бы задушили, чтобы похоронить вместе со мной. Романтично.

— Кто же ведет такие дурацкие разговоры с молодой девушкой? — спросил высокий археолог, я все время забывала, как его зовут, — Трофим? Тимофей? — он откликался и на то, и на то; может, его фамилия была Трофимов.

— Ты прямо как кыргыз, — сказал узбек.

— Ты прямо как узбек, — сказал киргиз.

— Я ительмен с Кировского завода.

— Кировским заводом, — промолвил археолог Витя, — на нашем курсе пьянку называли.

На следующий вечер я застукала торговца кошками в моей палатке за чтением моих неотправленных писем. В ярости вырвала я из его лап свои драгоценные послания.