Пиште нужен велосипед

А теперь опять изменился. Наверно, я становлюсь взрослым.

Я часто думаю о том парне, который украл транзистор, и мне его очень жалко. Он же совсем не злой и даже способный. Только не знает, к чему свои способности приложить.

Он ведь не настоящий вор, а просто непутёвый малый. Мне кажется, всё дело в том, что у него нет хороших друзей. Были бы хорошие друзья, он бы и красть не стал.

Надо его найти, кое-что втолковать и помочь человеку. Вот было бы здорово так обработать парня — не сразу, конечно, а постепенно, — чтоб ему не хотелось красть, а делать всё самому. А найти его — плёвое дело, если за это возьмётся Моржи.

По-моему, это просто здорово — воспитать человека. Конечно, потрудней, чем изобрести смолу под названием Х-1, зато куда интересней!

Я становлюсь взрослым…

Только я об этом подумал, как увидел Кати. Она вышла из зала ожидания и остановилась у двери. Потом повернула голову, увидела меня и смутилась.

Я тоже смутился. Стоим мы оба, молчим, а потом она говорит:

— Привет!

— Привет! — говорю я. Очень трудно начать самому, но так как первая начала она, то я делаюсь смелее. — Ты кого-нибудь ждёшь? — спрашиваю я.

— Сейчас с московским поездом приедет мой папа, — говорит Кати.

Мы опять помолчали, потом Кати перевела дух и говорит:

— Скажи, Пишта, почему ты так странно себя ведёшь? Может быть, ты меня боишься?

— Нет, не боюсь, — говорю я чуть-чуть стеснённо, — но… но иногда… знаешь ли… я немного стесняюсь.

— Стесняешься? Ну ладно. Теперь, когда я приду к Аги, а ты войдёшь в комнату, я сразу же спрячусь под кровать.

Кати так смешно это сказала, что я затрясся от смеха. Кати тоже стала смеяться, и нам было очень здорово.

— Зачем под кровать? Не надо, — сказал я, когда мы перестали смеяться. — Я не так стесняюсь…

— А как?

— М-м-м… По-другому. Знаешь, Кати, я пишу дневник. А Аги вечно суёт в него нос. Я сделал даже замок с секретом, но она и его открыла. Прочтёт, а потом, наверно, болтает. И тебе тоже.

— Мне про дневник она не говорила.

Не может быть. Неужели Аги лучше, чем я о ней думал? А может, Кати не хочет меня расстраивать? Но если Кати и приврала, мне уже всё равно, теперь меня это не очень волнует.

— Она только чуть-чуть рассказала, — говорит Кати.

Я всполошился:

— А что?

— Про замок.

— Да? Ну расскажи.

— Не могу. Аги рассердится.

— Наверняка… Но она не узнает.

— Всё равно не могу. Я ей обещала.

— Но мне-то ты можешь сказать?..

Кати чуть-чуть помялась, а потом рассказала. Аги увидела, что я берусь за дневник, влезла в шкаф — а он как раз стоит против тумбочки — и давай оттуда подсматривать. И подсмотрела «дикую кош».

— Вот видишь, Кати, какая она! — сказал я с негодованием. — Как уберечь от неё дневник, ты скажи! То ключ украдёт, то шифр подсмотрит…

А Кати говорит:

— Ты запри, а ключ отдай мне. Я его спрячу. А когда захочешь писать, придёшь ко мне и возьмёшь, а потом опять принесёшь.

— Вот это здорово! — сказал я, потому что знал, что на Кати можно положиться.

Я бы мог разговаривать с ней целую вечность, но тут послышался гудок московского скорого, дорогу перекрыл шлагбаум, и в следующую минуту из-за поворота показались два красных дизельных паровоза и длинная змея зелёных вагонов. Поезд остановился, и из вагона вышел Катин папа. Кати торопливо простилась со мной и побежала к нему. Они, радостно посмеиваясь, отправились в город, а Моржи с таким сожалением смотрела им вслед, как будто прочла мои мысли. Ладно, Моржи, всё в порядке… Я ведь теперь пятиклассник…

Через несколько минут появились ребята, и мы все отправились на «Лужайку дикой кошки». Взобравшись на гору, мы гуськом пошли по извилистой лесной тропинке. Мы шли молча, задумавшись. Кругом была тишина, и только изредка дребезжал звонок моего велосипеда, когда я перетаскивал его через ложбину, да весело повизгивала носившаяся взад и вперёд и гонявшаяся за полёвками и землеройками Моржи, когда ей удавалось схватить какую-нибудь за хвост.

Вот и лужайка. Мы вяло перекидывались словами и говорили о всякой ерунде в ожидании чего-то более важного. Потом замолчали.

— Ребята, я хочу вам кое-что сказать, — начал я и вдруг заметил, что мы давно уже не говорили друг дружке «вы» и «товарищ».

— Я хочу вам сказать кое-что, ребята, — повторил я. — По-моему, то, что мы делали в ХВС до сих пор, теперь уже просто неинтересно. Надо всё по-другому…

— Как? Почему? — закричали они.

— Потому что… мы довели наше дело до конца. Транзистор вернули. А что делать теперь?

Ребята молчали.

— Давайте займёмся тем парнем, который украл транзистор…

И я выложил им свой план.

— Здорово! Здорово! — закричали все, и даже Риток не стал перечить.

— По-моему, ребята, — сказал Лали, — нам не надо стыдиться того, что мы делали до сих пор. А наш спецотряд и вовсе молодец.

— Правильно! — крикнул Хомоки, тот, что когда-то проверял дневники у членов ХВС.

— Моржи! — сказал Лали. — Ты вела себя умно и храбро и была верным другом всего ХВС. Ты заслужила право носить нашу эмблему.

Я взял из коробочки эмблему и прикрепил её к ошейнику Моржи.