Письма

У меня маленькое дело - только одна колония, и в ней... 80 хлопцев, но я и мои коллеги так много вложили сил в это дело, и при таких невероятных условиях, что само собой подразумевается наше право кричать, когда со всех сторон нам грозит гибель и когда у нас уже не хватает сил отбиваться. Вы у нас были всего 2 дня и многого не могли видеть. Мы от Вас не прятали темных сторон и не старались показать товар лицом, но Вы один за 2 часа увидали то, чем я больше всего дорожу, - живое движение и живые скрепы в нашей колонии. Вы это и сами, наверное, чувствуете и не подумайте нечаянно, что я просто начал писать письмо с комплиментов. Может быть, Вы не знакомы со всем ужасом нашего провинциального головотяпства, особенно усилившегося с появлением нэпа, поэтому не можете представить, как мы способны дорожить такими гостями, как Вы.

Два года без всякого просвета мы по кирпичику, по травинке строили нашу колонию, каждый день мы продвигались вперед, и больше всего нам приходилось бороться главным образом с губнаробразом. Когда я буду стариком, я только с ужасом буду вспоминать это кошмарное учреждение. Через каждые 2 месяца в нем меняются заведующие, инспектора, инструктора и каждый является с новыми форвами варварства и невежества, часто в вопиющих размерах. Я уже не говорю о том, что ни один из них и не подумал обратить внимание на основной гвоздь нашей жизни организационную работу, ни один из них не заметил каторжного труда воспитателей. Напротив, усилия губнаробразоа всегда были направлены к тому, чтобы условия работы воспитателей сделать более тяжелыми. Так, например, исключительно по отношению к колонии применяется какой-то самодельный закон, по которому в зависимости от стажа уменьшается не только ноимер разряда, но и число ставок.

Впрочем, это нас еще не так сильно беспокоит. Гораздо важнее хозяйственная сторона дела, потому что поступательное движение нашего хозяйства является у нас главной формой воспитательного и образовательного процесса. В этом вопросе, если подойти к нему суммарно, мы только и можем видеть наше будущее. Что же получится? Мы имеем 80 десятин земли, но мы даже и заикаться не смеет о каком бы то ни было капитале, основном капитале, без которого невозможно никакое хозяйство. Каким может быть хозяйство на 80 десятинах, если нам не на что купить керосина для освещения десятка помещений, а в губнаробразе нам говорят: "Собак ловите да жир топите". Да, мы, собственно говоря, очень не далеки от такой формы самоокупаемости. Нам не дали ни одного пуда дров и прямо советуют красть их в лесу, а когда в том же лесу наши босые хлопцы нарубили 30 полусаженей и оставалось только заплатить за них какие-то гроши, нам отказали даже в этих грошах, и полусажени переходят в руки спекулянтов. А свой урожай мы самым благородным образом истратли на машины, да на расширение поля (в 2, 5 раза), да на ремонт.

Этот самый ремонт, который Вы видели, несмотря на то что мы несем его только на своих плечах, приносит нам только одни огорчения, и я обязательно попаду на скамью подсудимых за ликвидацию какого-нибудь обломка стены. А тем временем так называемые хозяйственные органы даже без нашего ведома продают отремонтированные наши постройки на слом тем же самым крестьянам, которые в свое время эти постройки разрушали. Это самые яркие примеры той какафонии, которая у нас творится.

Все наши надежды были на Вас. Я только и воспрянул духом, когда Вы обьявили нам о непосредственной связи с Наркомпросом. Я думал, что 1-2 года харьковской помощи позволят нам создать учреждение, которому не стыдно будет смотреть в глаза людям, а за себя мы не боялись, потому что, по совести скажем, редко удается подобрать такой состав, как у нас.

Сейчас мы принялись за организацию учебных занятий по совершенно новому методу, и у нас дела пошли хорошо, прямо крылья выросли, но... стало известным, что мы перешли на местные средства. Для меня это синоним гибели; нет смысла отдавать себя только для того, чтобы в заброшенной в лесу колонии несколько десятков оборвышей влачили жалкое существование, а иначе и быть не может. В губнаробразе не способны видеть дальше своего носа и еще не скоро будут способны. В лучшем случае там кое-что смыслят в "хатней педагогике", но социальное воспитание даже в своей голой логике им недоступно, тем более недоступно понимание практического выражения. А колония за городом даже для демонстрации путешественникам неудобна.

Простите, Михаил Николаевич, за это сумбурное письмо. Оно не имеет никаких практических целей. Я прекрасно понимаю, что ничего поправить нельзя. Но, поверьте, мне было некому высказать свою горечь. Возможно, что и высказывать я не имею права, много сейчас гибнет намерений, но я смею думать, что нигде не размахнулись так широко и с такими буйными запасами энергии и с такими ничтожными средствами, как мы в своей колонии. Донкихотство? Может быть, и донкихотство, а может быть, и крушение серьезного и важного опыта. Не мне судить.