Письма (1841–1848)

Достоевского переписка шулеров, к удивлению моему, мне просто не понравилась – насилу дочел.{975} Это общее впечатление. Кстати: вот Вам анекдот об этом молодце. Он забрал у Кр<аевско>го более 4 тысяч асс. и обязался контрактом 5 декабря доставить ему 1-ую часть своего большого романа, 5 января – 2-ю, 5 февраля – 3-ю, 5 марта – 4-ю.{976} Проходит декабрь и январь – Дост<оевский> не является, а где его найти, Кр<аевский> не знает. Наконец в феврале в одно прекрасное утро в прихожей Кр<аевского> раздается звонок. Человек отворяет – и видит Дост<оевского>. Наскоро схвативши с него шинель, бежит доложить – Кр<аевский>, разумеется, обрадовался, человек выходит сказать – дескать, пожалуйте, но не видит ни калош, ни шинели Дост<оевско>го, ни самого его – и след простыл… Не правда ли, что это точь-в-точь сцена из «Двойника»?

Ваш «Русак» – чудо как хорош, удивителен, хотя и далеко ниже «Хоря и Калиныча». Вы и сами не знаете, что такое «Хорь и Калиныч». Это общий голос «Русак» тоже всем нравится очень. Мне кажется, у Вас чисто творческого таланта или нет, или очень мало, и Ваш талант однороден с Далем. Судя по «Хорю», Вы далеко пойдете. Это Ваш настоящий род. Вот хоть бы «Ермолай и мельничиха» – не бог знает что, безделка, а хорошо, потому что умно и дельно, с мыслию. А в «Бретере», я уверен, Вы творили. Найти свою дорогу, узнать свое место – в этом всё для человека, это для него значит сделаться самим собою. Если не ошибаюсь, Ваше призвание – наблюдать действительные явления и передавать их, пропуская через фантазию; но не опираться только на фантазию. Еще раз: не только «Хорь», но и «Русак», обещает в Вас замечательного писателя в будущем. Только, ради аллаха, не печатайте ничего такого, что ни то ни се, не то, чтобы не хорошо, да и не то, чтоб очень хорошо. Это страшно вредит тоталитету известности (извините за кудрявое выражение – лучшего не придумалось). А «Хорь» Вас высоко поднял – говорю это не как мое мнение, а как общий приговор.{977}

Некр<асов> написал недавно страшно хорошее стихотворение. Если не попадет в печать (а оно назначается в 3 №), то пришлю к Вам в рукописи. Что за талант у этого человека! И что за топор его талант!{978}

Повесть Кудрявцева не имела никакого успеха, откуда ни послышишь – не то что бранят, а холодно отзываются.{979}

Здоровье мое уже около месяца, как будто, всё лучше.

Все наши об Вас вспоминают, все любят Вас, я больше всех. Не знаю, почему, но когда думаю о Вас, юный друг мой, мне всё лезут в голову эти стихи:

Страстей неопытная сила
Кипела в сердце молодом…{980}

и пр.

Вот Вам и загвоздка; нельзя же без того: на то и дружба…

Что бы еще Вам сказать, право, не знаю, а потому крепко жму Вам руку и обнимаю Вас заочно, от всей души желая всего хорошего и приятного. Жена моя и все мои домашние, не исключая Вашего крестника,{981} кланяются Вам; все они Вас любят и часто о Вас вспоминают. Итак, прощайте. Ваш

В. Белинский.

Гоголь покаран сильно общественным мнением и разруган во всех почти журналах, даже друзья его, московские славеноперды, и те отступились если не от него, то от гнусной его книги{982}.

291. В. П. Боткину

СПб. 26 февраля 1847