Письма (1866)

Вы отвечали аккуратно и тотчас же, дорогой и милый друг мой Сонечка, (1) на мой вызов начать аккуратнее и точнее нашу переписку, а я же первый и не сдержал слова: промедлил больше двух недель Вам отвечать. И не могу сказать, что за делами; дела мои я давно покончил и сдал; но за тоскливым положением. "Русский вестник" на мою просьбу о деньгах отвечал через семь недель (целый великий пост), и деньги я только что теперь получил, и всё это несмотря на то, что сам же их уведомлял 2 месяца назад о крайнем моем положении. Получил письмо из редакции с большими извинениями, что не могли выслать раньше и что задержали их дела редакции и счеты и хлопоты в начале каждого года. Это правда, что в начале каждого года к ним и подступиться нельзя, это у них и прежде и всегда было, и я помню, что мне и в 66-67 годах тоже не отвечали в Петербург по месяцу; но всё же нам с женой от этого во Флоренции было не легче, и даже очень нелегко. Если бы не заняли у одного господина 200 ф<ранков> да не получили по мелочи еще 100 ф<ранков>, то просто умирай от неприятностей в совершенно незнакомом городе. Но пуще всего тревожила нас, во всё это время ожидания, неизвестность. Вот почему, дорогой друг мой, у меня и руки не поднимались писать не только к кому-нибудь, но даже к Вам. Конечно, они сохраняют меня сотрудником и даже с удовольствием, что и по письму их видно; да и не стали бы присылать деньги вперед, если б не так. Кроме того, я Катковым не только доволен, но даже благодарен ему за то, что давал вперед. Нынче журналы обеднели и вперед не дают; а я получил от них несколько тысяч вперед (четыре) еще до того срока, (2) как стал отрабатываться, то есть печатать роман. И потому ни сердиться на них, ни изменять им я не могу, а главное, желал бы им быть полезным. Вы говорите, что, по слухам, их журнал падает? Неужели это правда? Мне казалось бы, что нет, - не потому, разумеется, что я участвую, а потому, что это решительно лучший и твердо сознающий свое направление журнал у нас в России. Это правда, что он сух, что литература в нем не всегда хороша (хотя не хуже других журналов; все первые вещи явились у них: "Война и мир", "Отцы и дети" и т. д., не говоря о прежних, старинных годах, и это публика все-таки помнит). Критика редкая (но иногда очень меткая, особенно в том, что не касается так называемой изящной литературы), но, главное, наверное появится в каждый год, о чем (3) знает каждый подписчик, три-четыре статьи, самых дельных, самых метких, самых характерных и надобных в настоящее время, и самых новых, и, главное, непременно только у них и ни в одном другом журнале, - об чем знает публика. Вот почему, мне кажется, журнал не может слишком упасть, несмотря на свою сухость и как бы специальность.

В 67-м году сам Катков, при Любимове и секретаре редакции, говорил мне, что у них прибыло 500 подписчиков лишних, говорил же, приписывая "Преступлению и наказанию". "Идиот", я верю, не мог дать новых подписчиков; это мне жаль, и вот почему я очень рад, что они, несмотря на видимый неуспех романа, всё еще держатся за меня. Уведомили меня с извинением, что не могли напечатать конец в декабрьской книге, но разошлют подписчикам особо. Ну, это сквернее всего для меня. Получили ль хоть Вы конец? Напишите, пожалуйста. Мне, впрочем, посылают сюда "Р<усский> вестник" и за этот год, авось вышлют с февральской книжкой. Из Петербурга мне, впрочем, писали (4) откровенно, что "Идиота" хотя многие ругают и хотя в нем много недостатков, но зато все читают с большим интересом (то есть те, которые читают). Мне это только и нужно. А насчет недостатков я совершенно и со всеми согласен; а главное, до того злюсь на себя за недостатки, что хочу сам на себя написать критику. Страхов хочет мне прислать свой разбор "Идиота", а он не принадлежит к моим хвалителям.