Письма (1876)

Дорогая, уважаемая и незабвенная Анна Павловна, ровно месяц, как получил Ваше милое письмецо и до сих пор не ответил - но не судите, не осуждайте. (Да и Вы ли станете судить, - Вы, добрая беззаветно и беспредельно, с Вашим прекрасным умным сердцем!) Я всё время был здесь, в Руссе, в невыносимо тяжелом состоянии духа, и хоть и было время побеседовать с Вами, но так иногда тяжело становилось, что каждый раз откладывал, когда приходилось взяться за перо. Главное, здоровье мое ухудшилось, дети все больны - сначала сын тифом, а потом оба теперь коклюшем, погода ужасная, невозможная, дождь льет как из ведра с утра до ночи и ночью, холодно, сыро, простудно, на целый месяц не более трех дней было без дождя, а солнечный день выдался разве один. В этом состоянии духа и при таких обстоятельствах всё время писал, работал по ночам, слушая, как воет вихрь и ломает столетние деревья (sic!). Написал весьма мало, да и давно уже заметил, что чем дальше идут годы, тем тяжелее мне становится работа. Все мысли, стало быть, неутешительные и мрачные, а мне хотелось побеседовать с Вами в другом настроении души.

Чрезвычайно мы (я и жена) порадовались, что Вы вздумали поехать на Кавказ, во-1-х, несомненная польза от лечения, в это я верю, только бы удалось Вам не попасть к худому доктору. (О, берегитесь медицинских знаменитостей: все они с ума сошли от самомнения и от заносчивости, уморят. Выбирайте всегда среднего доктора, какого-нибудь скромного немца, ибо, клянусь, немцы как доктора лучше русских, это свидетельствую Вам я, славянофил!) Во-вторых - поездка подальше, в такое характерное место, как Кавказ, сильно развлечет и отвлечет Вас от утомительно однообразной (хотя и чрезмерно характерной с виду) нашей санктпетербургской дребедени и пошлости. Отдохнете, только имейте силу духа забыть недавнее и непосредственнее отдаться впечатлениям природы и нового места. А затем в августе в деревню к милым деткам. Как хорошо, что у Вас есть они, - сколько очеловечивают они существование в высшем смысле. Детки - мука, но необходимы, без них нет цели жизни. А европейские социалисты проповедывают всё о воспитательных домах! Я знаю великолепных душой людей, женатых, но детей не имеющих, - и что же: при таком уме, при такой душе - всё чего-то им недостает и (ей-богу, правда) в высших задачах и вопросах жизни они как бы хромают.

У Вас есть горькие строки о людской жестокости и о бесстыдстве тех самых, на которых Вы, истинно любя их, пожертвовали, может быть, всю жизнь и деятельность Вашу (про Вас это можно сказать). Но не удивляйтесь и не огорчайтесь - никогда более и не надо ждать ни от кого. Не осуждайте меня как бы за высший профессорский тон: я сам оскорблен многими и, право, иными невинно, другие же были оскорблены моим характером (в сущности тем, что я говорил им искреннее слово, по их же просьбе) и горько отплатили мне за это искреннее слово - и что же, я наверно досадовал и негодовал более, чем Вы. Правда, более того, что Вы претерпели от тех и других, редко могло быть ибо сам я был свидетелем и сколько раз слышал я Ваше имя, обвиняемое теми и другими. Но вот что хорошо тут всегда: знайте, что всегда есть такая твердая кучка людей, которые оценят, сообразят и сочувствуют непременно и верно. У Вас есть сочувственники, понимающие Вашу деятельность и прямо любящие Вас за нее. Я таких встречал и свидетельствую, что они есть. Меня же сочтите как горячего из горячих почитателей Ваших и прекрасного, милого, доброго, разумного сердца Вашего. Жена же моя Вас сразу полюбила, а знает Вас меньше моего.

Грудь моя здесь так расстроилась, до того, что я 17-го числа июля еду в Эмс на шесть месяцев (1) до сентября. Ужас, что вынесу скуки в уединенном лечении моем. Напишите мне тогда хоть строчку (Allemagne, Ems, M-r Thйodore Dostoiewsky, poste restante).

Глубокое мое уважение Вашему супругу, до свидания, дорогая Анна Павловна, жму Вам руку и целую ее. Анна Григорьевна очень Вас любит и свидетельствует Вам свою беззаветную преданность.

Ваш Ф. Достоевский.

Напомните обо мне Вашим деткам.

(1) описка, следует: недель

793. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ 19 июля 1879. Петербург

Петербург. 19 июля/79, четверг.

Милый друг Аня, пишу тебе в 8 часов вечера, а сам падаю от усталости. Никогда я больше не страдал усталостью и бессилием, как в эту минуту. Голова кружится, в глазах рябит. Пишу и не вижу, что пишу.