Письма, 1926-1969

Сейчас господин д-р Ласки¹ здесь, но, увы, вскоре ему придется уехать. Он нас только навещает. Что он от Вас привез! И уже во второй раз. Искренне благодарю Вас, также и от имени жены, которая беседует с ним прямо сейчас. Мы подружились.

Услышать что-то о Вас, прочитать Ваши статьи², с которыми я полностью согласен, – как это было прекрасно. Мы на протяжении нескольких лет невероятно беспокоились о Вашей судьбе и уже не надеялись узнать, что Вы живы. И вот не только это невероятное возвращение, но и живая духовная работа в большом мире! Мне кажется, Вам удалось сохранить свою непоколебимую сущность, неважно, находитесь ли Вы в Кенигсберге, Гейдельберге, Америке или Париже. Тот, кто остается человеком, должен это уметь. Это боевое испытание меня минуло. Здесь мы хотим увидеть, что удастся восстановить из хаоса. Я сохраню эту уверенность, если только великая мировая история нас не уничтожит. Здесь еще остались немногочисленные молодые люди, преисполненные рвения, но масса всегда упряма и склонна к расхожим пустым словам.

Книги, которые благодаря Вам вот уже десять минут лежат на моем столе, выглядят многообещающе. Вы знаете, как жадно мы следим за всеми событиями и идеями за пределами Германии. Недавно заезжал Йонас³, он служит солдатом в Еврейской бригаде, в составе британской армии, на пути в Палестину. Он обрадовался, услышав о Вас.

Если повезет, надеюсь, я смогу снова отправить Вам свою рукопись, которая пока хранится в письменном столе, труд последних восьми лет «покоя» и запрета на публикации⁴.

По словам доктора Ласки, Вы спрашивали о речи⁵, с которой я выступал здесь в августе. Приложу ее текст к письму, разумеется, я с радостью даю свое согласие на перевод. Если нам снова позволят читать лекции в университете⁶ – пока я, к сожалению, вынужден молчать; мы не можем ни печататься, ни выступать, но я убежден: вскоре все изменится – я хотел бы прочитать часовую лекцию о духовной ситуации в Германии⁷. Вы что-то подозреваете, как я понял из Ваших сочинений. Но Вы не представляете, как обстоят дела на самом деле.

Всего наилучшего,

Ваш Карл Ясперс⁸

1. Мелвин Ласки (1920–2004) – американский публицист, с 1943 по 1945 г. военный историк американской армии во Франции и Германии, после 1945 г. часто навещал Я., позже был основателем и соиздателем журнала Der Monat.

2. Не удалось установить, о каких сочинениях Х. А., выпущенных в Америке после 1941 г., идет речь.

3. Ханс Йонас (1903–1993) – философ и историк религии, в 1933 г. эмигрировал в Англию, в 1935 г. в Палестину, с 1949 г. жил в Канаде, с 1955 г. занимал пост профессора в Новой школе социальных исследований в Нью-Йорке, где также с 1968 г. преподавала Х. А., с которой Йонаса связывали дружеские отношения со времен совместного обучения в Марбурге (1924). Я. был знаком с ним со времен публикации первой части исследования гнозиса (Jonas H. Die mythologische Gnosis. Teil 1. Göttingen, 1934).

4. Императорская книжная палата с 1938 г. препятствовала, а с 1943 г. полностью запретила публикацию текстов Я.

5. Jaspers K. Erneuerung der Universität. Rede, gehalten zur Eröffnung der mdizinischen Kurse an der Universität Heidelberg am 15.8.1946.

6. Лекции на философском факультете начались 8 января 1946 г. Уже в сентябре 1945 г. задним числом от 1 апреля Я. был официально назначен на прежнюю должность.

7. После возобновления работы университета в первом семестре Я. прочел лекцию о «Духовной ситуации в Германии», с которой началась работа над текстом «Вопроса о виновности».

8. К письму приложена следующая записка от Гертруды Я.:

«Дорогая Ханна Арендт,

передаю Вам сердечный привет. Я с огромной радостью прочитала Вашу статью. К сожалению, я плохо владею английским и меня беспокоит слабость моего слуха. Нынешняя жизнь очень истощает, визиты днями напролет! Вам это было бы интересно. Муж ожил после мучительной зимы, с тех пор как рухнул режим, снова очень активен.

Полагаю, Вы очень разумная хозяйка! Примите самую искреннюю благодарность!

Ваша Гертруда Ясперс».

31. Ханна Арендт Карлу Ясперсу18 ноября 1945

Дорогой, дорогой Карл Ясперс,

теперь, когда я знаю, что вы оба благополучно прошли сквозь настоящий ад, я снова чувствую себя чуть спокойнее в этом мире. Нет необходимости писать, как я беспокоилась о Вас все эти годы несмотря на то, что так давно пребывала в беззаботной уверенности, что Вы в Цюрихе¹. Какой-то нелепый слух. Но я хотела бы сообщить Вам следующее, так как последние двенадцать лет не могла писать: возможно, за эти годы я подумала о чем-то или совершила что-то, что показалось бы Вам удивительным, но я не делала ничего, не представив сперва, как расскажу об этом Вам или как смогу оправдать себя в Ваших глазах. И теперь, когда я снова возвращаюсь к Вашей «Философии» или читаю фрагменты Вашей речи², которые попадаются мне в газетах, я снова будто вижу Вас таким же, как в годы моей юности.