Читаем Письма полностью

Письма

Пока я обо всем об этом размышлял, мне тут попался отрывок насчет очаровательных отношений между Дж. М. Хопкинсом и его «другом по переписке» каноником Диксоном. Эти двое изголодались по «признанию». Бедняга Диксон, чья «История англиканской церкви» (и стихи тоже) удостоилась лишь беглого взгляда, и Хопкинс, недооцененный в собственном ордене. X., похоже, отчетливо сознавал, что «признание» с некоторой долей понимания в этом мире — непременная составляющая авторства, а отсутствие такового — страдание, отличное от простого желания насладиться славой и хвалой (даже когда с ним и смешано). Диксон был просто потрясен тем, что его оценил Хопкинс; кроме того, его очень растрогали слова Берн-Джонса (сказанные X., который их и процитировал), что «на самом деле трудишься для одного-единственного человека, который, возможно, сумеет тебя понять». Но потом X. усомнился, понимая, что надежда Берн-Джонса в этом мире тоже может не сбыться, столь же легко, как надежда на широкую популярность; вполне вероятно, что художник (подобно Нигглю) трудится ради того, что будет полностью уничтожено: картина ли сгорит, или почитателя постигнет безвременная кончина. И он подводит итог: единственный справедливый литературный критик — это Христос; он восхищается дарами, которыми Сам же и наградил, больше любого человека. Так давайте же «bekenne either other to Crist» /*Поручим друг друга Господу (среднеангл.)*/. Господь тебя храни.

Я пишу потому лишь, что мне легче высказать вот так все, что я хочу высказать на самом деле. Если слова мои глупы или кажутся таковыми, так когда они не сработают, меня рядом не будет. (Мои ремарки шепотом чаще всего вызваны чистой воды малодушием и опасением, что общее собрание меня высмеет.)

Отвечать на это письмо не нужно. Но что до тебя: покойся в мире — насколько я «критик» поведения. По крайней мере, ты — the fautlest freke [1] из всех, кого я знаю. «Шумность», сказал ты? [2] Нет! Это по большей части лишь слух, распускаемый Хьюго самозащиты ради. Если слух этот основан хоть на чем-нибудь (в его глазах), так лишь на том, что из шума родится шум. В твоем присутствии и под твоим председательством мы ограждены от раздоров, недоброжелательства, клеветы и беспочвенных обвинений. Вне всякого сомнения, как говоришь ты, я, как член братства, обладаю правом критиковать, ежели мне угодно. Но я нескоро позабуду о видении ран; и сам намерен от опрометчивых порицаний воздержаться. Право слово, я вовсе не считаю, что ценная «критика» обычно обретается с пылу с жару, на месте; в тот момент слишком много к ней подмешивается первой реакции. Давайте послушаем еще раз — запасшись терпением. И позволь смиренно попросить тебя принести OHEL — ничего не стыдясь.

Но предупреждаю: если ты заставишь меня заскучать, я отомщу. (Долг инклинга — скучать с готовностью. Привилегия инклинга — при случае выступать в роли зануды.) Порою я придумываю и пишу много чего помимо стихов и романов! Глядишь, отплачу той же монетой! В конце концов, если наш любимый и глубокоуважаемый доктор излагает перед нами проблемы земли как динамо-машины, я в силах придумать и представить его вниманию проблемы, не менее запутанные, хотя и масштабом помельче, хотя бы ради злорадного удовольствия полюбоваться на Хьюго (буде таковой случится), который, слегка разгоряченный алкоголем, изображает способного ученика в классе. Но Господь спаси вас всех! Не вижу необходимости упражняться в снисходительности по отношению к любому из вас — разве что в крайне редких случаях, когда сам я устал и вымотан; вот тогда меня раздражают и просто шум, и грубость. Но я еще не настолько дряхл (и не настолько утончен), чтобы данное состояние стало постоянным. И шума мне частенько хочется. Не знаю звуков более отрадных, нежели, явившись в «П. и М.» [3], заслышать гул и гвалт, зная, что можно окунуться в них с головой.

Твой,

Дж. Р. Р. Т.

Как видишь, я почти неделю выжидал, прежде чем это отослать. Перечитав письмо, я не нахожу, что оно способно причинить вред. В любом случае отправляю, чтобы ты не подумал, что мое отсутствие на последних «инклинговских» встречах как-то с этим связано. Я пропустил три: одну— поскольку отчаянно устал, другие — по домашним обстоятельствам; последнюю — потому что моя дочка (благослови ее Господь! она-то всегда помнит о четвергах!) в тот вечер вынуждена была отлучиться.