Письма

Нередко святителю приходилось испытывать на себе клевету и злобу людскую. На него писали жалобы в Святейший Синод настоятели монастырей, которым уставные требования Преосвященного казались слишком тяжелыми, иноки, которым он указывал на нарушение правил монашеской жизни, и другие люди, воспринимавшие свой духовный сан как формальность. Наместник Задонского монастыря, в котором святитель жил на покое, видя его более чем скромную жизнь, подвыпив в гостях, говорил, что архиерей живет у него хуже монаха, а монастырские работники кидали ему вслед поленья, называя его ханжой. «“Богу так угодно, что и служители смеются надо мною; да я же и достоин сего за грехи мои, но еще и мало сего”,– говорил святитель; однако же улыбнется и скажет: “Ну долго ли мне обидеть их? Но не хочу никому мстить, прощение лучше мщения”. Он и служителям сим много делал благотворения: помогал сим хлебом, деньгами и прочим»[26]. Со смирением он принял пощечину от вольнодумца, которому доказывал ложность его взглядов, и тем приклонил его на покаяние.

Не раз святитель был обманут людьми. В Письмах Посланных мы находим письмо к такому человеку, воспользовавшемуся его гостеприимством и доверием (Письмо 14). «Он, Преосвященный, верите ли, такие имел свойства души, что когда его ругали, поносили, порочили и клеветали, он только горько плакивал о таковых; сожалея об них, он виновником всего поставлял врага Божия и христианского, диавола. А когда кто из таковых, очувствовавшись, с признанием виновности своей просилу него прощения, то, бывало, обымет его с радостными слезами, целует его и прощает от сердца, любовию наполненного»[27] – пишет его келейник Иван Ефимов. Эта его кротость тем удивительнее, что, по свидетельству современников, святитель по природе своей был горячим и раздражительным и в первое время строго наказывал келейников за малейшую провинность. Ему нелегко было переломить эти свойства своего характера, но впоследствии он был готов сам просить прощения у всякого даже за справедливо сделанное замечание, если оно казалось обидным. «Себя убо самого победить – добродетельно есть и похвально и славно. В сем весь подвиг христианский состоит» – пишет он в письме о смысле самоотречения во имя Христа (Письма Келейные, 119). Так смирением себя и болезнованием о ближних преодолевался им мир с его страстями и недугами.

«О Боже, в Котором все! Пусть меня оставят вси до единого; токмо Ты мене не остави!»

(Письма Посланные, 18)

Необычайная чуткость к тончайшим проявлениям духовной стороны жизни и душевная открытость стали для святителя и мукой, и орудием победы. Человек мятущейся души, весьма подвижный к чувствам, искренний и требовательный к себе до конца, он страдал приступами глубокого уныния, причиной которого, как видим из писем, было прежде всего ощущение своего недостоинства пред очами Божиими, страх не услышать во время гласа Божия и не дойти до вожделенного Отечества. Об этой его «безбытной обнаженности души»[28] свидетельствуют воспоминания келейников. Мало кто рассказывал о своих внутренних муках и искушениях, о безволии и унынии с такой откровенностью, как святитель Тихон. В такие минуты безотчетной скорби ему казалось, что Господь оставляет его, сердце каменеет и все погружается в непроглядный мрак. «Я и сам тоежде и в себе чувствовал, и ныне часто чувствую, от чего бывает страх и ужас и тоска; и на других тоежде примечаю: убо не одному тебе тое случается, – пишет он человеку, который просит совета в преодолении тяжелого греха – отчаяния. – Но спасения о Христе не отчаиваюсь и чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века, как в Символе читаем…» (Письма Посланные, 23).