Читаем Письма полностью

Милый, любезный мой Виссарион Григорьевич! В Питере вы — час добрый, жить-поживать припеваючи! Каков Петербург? Сер, и воздух мутен, и дни грустны? На первый раз он кажется для всех таков, а обживешься в нем — и получшеет, и чем дальше, тем лучше да лучше, а наконец, и вовсе полюбится этот русский богатырь, Питер-городок. Конечно, дальше в лес — больше дров: Германия, Италия, я думаю, другое дело. Но пока нам туда грязен путь, хорошо и в Питере побрататься с нуждой. Как бы мне хотелось теперь хоть маленькую получить от вас весточку. А еще чего не хотелось бы мне от вас? — Да дело в том, что вам- то не хочется сказать мне ничего. Я терплю и думаю, что у вас все шли такие обстоятельства, что вам было не до меня и, может быть, порою часто и не до себя. Иначе я не могу думать о вашем долгом-долгом молчании. Если и теперь не до меня, не пишите еще, — справляйтесь со своими внутренними и внешними требованиями. Бог даст, придет время лучшее, тогда можно поговорить и со мной.

До какой степени мы люди: говорю вам от души, а в этой же душе какой-то демон шепчет: все бы лучше скорее получить от вас письмо. В самом деле, я его уже давно жду с такою же жаждою, как вы в Москве от Николая Алексеевича; но все-таки опять скажу: некогда — не надо. Я знаю вас, и это сознание всегда говорить мне так же, как и прежде. Мой земляк, а ваш моряк, Сергей Петрович Крашенинников выехал из Питера тогда еще, как вы только в него приехали, и он мне говорил о вас, что вы в Питере. И это меня порадовало: два дни как вы в Питере, — люди уж знают, что вы в нем; стало быть, вы им нужны, что занимаются вами.

А Станкевич второй был у меня проездом, говорил, что в Москве получили от вас письма, в которых пишете, что вам в Питере страх как уж наскучило и сгрустнулось. Это меня опечалило. Впрочем за грусть я не стою, она там своя. Был у меня третий Станкевич. Он как-то странно переменился, зарылся в науку, в формальность, математически сурьезно. Оно хорошо с молодых лет поучиться хорошенько, а все-таки странно видеть человека ученого, сухого, без огня в душе и без фантазий жизни. Аксаков из путешествия воротился. Слава Богу, что все так кончилось и скоро, и благополучно.

Я теперь к вам посылаю семь пьес; посмотрите на них, что хорошо, отдайте напечатать, что не хорошо — оставьте у себя. Из них думу «Лес» я давно уже послал Жуковскому; нужно было послать письмо, а не хотелось его послать одно, — ну и приложил «Лес». Письмо же состояло из двух пунктов; первый: искренно благодарил его за дело, в котором принимал он участие, а другой, — в котором говорил о моих теперешних обстоятельствах, и за которые я теперь краснею. Глупо сделал, что писал ему о них; для чего? Слабость. Думаешь, авось или то-то и то не будет ли. Худо сделал я, и жаль, что нечем воротить. Если «Лес» он захочет напечатать, то пошлеть, я думаю, в «Современник» или «Записки»; а если долго его не будет там, и вам он понравится, то передайте вы его туда. В нем я прежде видел много, а теперь, переписывая, как-то он показался мне вовсе гадким. Другие мои пьески мне кажутся лучше прежних; а впрочем, вы увидите это лучше; у меня часто и то хорошо, что никуда не годится. Одно меня радует, что я начал писать опять легче и скорее, и есть охота написать еще кой-что. Жаль, что нет у меня вашего адреса.

Я в Москве буду в апреле, а в Питере решительно быть нельзя, — средства не позволяют, — а до смерти жаль. Видно, вас уж я скоро не увижу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное