Письма Баламута

ПРЕДИСЛОВИЕ [1]

«Письма Баламута» появились во время Второй мировой войны, в исчезнувшей теперь «Манчестер гардиан». Надеюсь, они не ускорили ее смерть, но одного читателя газету лишили. Какой-то сельский житель написал редактору, что просит вернуть подписку, ибо «почти во всех этих советах есть не только что-то неправильное, но и что-то просто бесовское».

Вообще же их приняли гораздо лучше, чем я думал. Рецензенты хвалили меня или бранили тем тоном, по которому автор узнает, что в цель он попал. Расходились они в невероятном (для меня) количестве, и спрос не спадал.

Конечно, это далеко не всегда значит именно то, чего бы автор хотел. Если бы вы судили о приверженности к Библии по ее спросу, вы бы ошиблись. Примерно то же, в крохотном масштабе, случилось с «Баламутом». Такую книгу дарят крестникам, и я заметил даже, сдерживая улыбку, что она уплывает в комнаты для гостей, чтобы жить там тихо и мирно рядом с «Жизнью пчел». Иногда ее покупают в еще более низменных целях. Одна моя знакомая увидела, что молоденькая практикантка, которая дала ей грелку в больнице, читает «Баламута», и выяснила почему.

— Понимаете, – сказала девица, – нас предупредили, что на экзамене после медицинских вопросов могут спросить, чем мы интересуемся. Лучше всего назвать разные книги. Нам дали список, штук десять самых ходких, и велели прочитать хоть одну.

— И вы выбрали эту?

— Ну да. Она самая короткая.

Но и настоящих читателей было вполне достаточно, чтобы сейчас ответить на возможные вопросы. Самый обычный – действительно ли я «верю в дьявола».

Если дьяволом вы называете некую злую силу, самодовлеющую извечно, как Бог, я, безусловно, отвечу: «Нет, не верю». Кроме Бога, нет ничего и никого несотворенного. Никто не может достигнуть «совершенной плохости», противоположной совершенной благости Божией; ведь когда мы отнимаем все хорошее – разум, память, волю, силу, само бытие, – просто ничего не останется.

Правильно было бы спросить, верю ли я в бесов. Верю. Иначе говоря, я верю в ангелов и верю, что некоторые из них, злоупотребив свободной волей, стали врагами Богу, а там и людям. Вот их мы и зовем бесами. Природа у них точно та же, что у хороших ангелов, только она испорчена. «Бес» противоположен «ангелу» лишь в том смысле, в каком «плохой человек» противоположен «человеку хорошему». Сатана, их вождь и диктатор, противоположен не Богу, но архистратигу Михаилу.

Что же до веры в них, я не сказал бы, что «это мой символ веры». Скорее это мое мнение.

Я верил бы в Бога, даже если бы оказалось, что никаких бесов нет. Пока же ничего такого не доказали, и вряд ли докажут, я думаю, что они есть. Мне кажется, так легче понять и объяснить много разных вещей – это согласуется с явным смыслом Писания, и с Преданием, и мнением почти всех людей, почти во все времена; и не противоречит ничему, что доказали науки.

Казалось бы, незачем прибавлять, что вера в ангелов – плохих ли, хороших – не имеет ничего общего с верой в их привычные изображения. Казалось бы – но, увы, не кажется. Бесов рисуют с крыльями летучей мыши, ангелов – с крыльями птичьими не потому, что хоть кто-нибудь убежден, будто нравственное зло обращает перья в перепонку, а потому, что люди любят птиц больше, чем нетопырей. У ангелов – крылья, чтобы хоть как-то выразить легкость и скорость свободной духовной силы. Ангелы – почти как люди, ибо мы не знаем разумных существ, кроме человека. Существа, стоящие выше нас в иерархии бытия, надо изображать символически, если изображать их вообще. Тут уж не важно, бесплотны они или у них есть тела, которых мы не можем представить.

Дело не только в том, что изображения – символические, но и в том, что разумные люди всегда это знали. Греки не думали, что боги – точно такие, как прекрасные мужчины и женщины, которых ваяли скульпторы. Судя по их стихам, бог «является» смертным, уподобляясь на время человеку. Христианское богословие обычно объясняло так и «явления» ангелов. Псевдо-Дионисий говорил в V веке, что только невежды полагают, будто духи и впрямь подобны крылатым людям.

В изобразительных искусствах эти символы постепенно вырождались. У ангелов Фра Анджелико – и в позе, и на лице – мы видим мир и силу небес. Позже, у Рафаэля, появляются упитанные дети и, наконец, слащавые, слезливые, хилые ангелочки прошлого века, чахлые гурии викторианского рая, настолько похожие на барышень, что только постный вид спасает их от фривольной пошлости. Вот этот символ – очень вредный. В Писании увидеть ангела – страшно; ему приходится говорить: «Не бойся». Ангелочек выглядит так, будто сейчас скажет: «Ну-ну-ну!..»