Письма. Часть 2

Моя мечта была бы — 2 полных печатных листа (лист — 40.000 букв?) на всё, с уже у Вас имеющимся, которое (1-ая ч<асть> очень прошу мне выслать возможно скорее — у меня там ряд неточностей.

Еще раз спасибо за подмогу.

Сердечный привет

МЦ.

<Приписка на полях:>

Р. S. Можно мне будет попросить об отдельных оттисках Макса: 2-го, а по возможности и 1-го? (если еще не разбит шрифт).

12-го Окт<ября> 1933 г.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Дорогой Вадим Викторович,

Все получила: аванс, доплату, журнал, оттиски. Бесконечно-тронута. Обе расписки прилагаю.

Иловайского (цельного) вышлю не позже как через две недели, может быть — раньше. Как Вы думаете, не лучше ли назвать вещь (по названию 2-ой ч<асти> Дом у Старого Пимена, чт'o отчасти избавляет ее от излишней «историчности» (ассоциации с учебником истории). Ваш журнал — от нареканий либеральных читателей и прибавляет ей человечности: вечности.

Мне такое название больше нравится: оно глубже, шире, внутреннее и больше соответствует теме: истории дома, не самог'o Иловайского.

Итак, еще раз спасибо. Убеждена, что 2-ая ч<асть> Вам понравится, т. е. Вас взволнует. Мне ее, иными поздними часами, даже жутко писать.

Всего лучшего

МЦ.

11-го ноября. Armistice[1470] (а у нас война — никогда не кончилась!..)

Clamart (Seine) 10, Rue Lazare Carnot

Милый Вадим Викторович,

— Вот. —

Остается еще хвост, который не позже четверга. Про Мура подробно — тогда же. Спасибо за добрый помысел.

Поздравляю с Буниным.[1471] (С Верой Муромцевой мы — почти родня: через Иловайских.)

Исписала все чернила. До свидания!

МЦ.

Хвост — 20 страниц.

_______

Вставку на 11 стр<анице>. (Цитата с глазом Митридата) пришлю с четверговым.

I Дедушку пришлось переписать — очень затаскался и выглядел не древностью, а ветошью.

_______

На Пимена потеряла 3 фельетона в Посл<едних> Нов<остях>, т. е. 600 фр., — но двух вещей зараз никогда писать не могла, — лучше ни одной (чего никогда не было!) Последние дни у нас перегорело все электричество, писала как Д<митрий> И<ванович> при свече, в дыму гаснущей печки. Но все это — но и это пройдет (Соломонов перстень).[1472]

<Около 16-го ноября 1933 г. >

Милый Вадим Викторович,

Наконец — конец.

Вписку про глаз — прилагаю.

Мой сын Мур учится в Ecole secondaire de Clamart,[1473] в 9 кл<ассе> за плату 75 руб. в месяц. Если нужно будет свидетельство от директора — пришлю. Платить мне невмоготу, а переехать в Булонь (русск<ая> гимназия) не могла по той же причине. Надеюсь — будущей осенью. Вообще — надеюсь.(??)

Всего доброго

МЦ.

Р. S. У меня есть две квитанции за его учение: Октябрь и Ноябрь.

9-гo декабря 1933 г.

Clamart (Seine) 10, Rue Lazare Carnot

Милый Вадим Викторович,

(Обращаюсь одновременно ко всей Редакции)

Я слишком долго, страстно и подробно работала над Старым Пименом, чтобы идти на какие бы то ни было сокращения. Проза поэта — другая работа, чем проза прозаика, в ней единица усилия (усердия) — не фраза, а слово, и даже часто — слог. Это Вам подтвердят мои черновики, и это Вам подтвердит каждый поэт. И каждый серьезный критик: Ходасевич, например, если Вы ему верите.

Не могу разбивать художественного и живого единства, как не могла бы, из внешних соображений, приписать, по окончании, ни одной лишней строки. Пусть лучше лежит до другого, более счастливого случая, либо идет — в посмертное, т. е. в наследство тому же Муру (он будет БОГАТ ВСЕЙ МОЕЙ НИЩЕТОЙ И СВОБОДЕН ВСЕЙ МОЕЙ НЕВОЛЕЙ) — итак, пусть идет в наследство моему богатому наследнику, как добрая половина написанного мною в эмиграции и эмиграции, в лице ее редакторов, не понадобившегося, хотя все время и плачется, что нет хорошей прозы и стихов.

За эти годы я объелась и опилась горечью. Печатаюсь я с 1910 г. (моя первая книга имеется в Тургеневской библиотеке), а ныне — 1933 г., и меня все еще здесь считают либо начинающим, либо любителем, — каким-то гастролером. Говорю здесь, ибо в России мои стихи имеются в хрестоматиях, как образцы краткой речи, — сама держала в руках и радовалась, ибо не только ничего для такого признания не сделала, а, кажется, всё — против.

Но и здесь мои дела не так безнадежны: за меня здесь — лучший читатель и все писатели, которые все: будь то Ходасевич, Бальмонт, Бунин или любой из молодых, единогласно подтвердят мое, за 23 года печатания (а пишу я — дольше) заработанное, право на существование без уреза.

Не в моих нравах говорить о своих правах и преимуществах, как не в моих нравах переводить их на монету — зная своей работы цену — цены никогда не набавляла, всегда брала что дают, — и если я нынче, впервые за всю жизнь, об этих своих правах и преимуществах заявляю, то только потому, что дело идет о существе моей работы и о дальнейших ее возможностях.

Вот мой ответ по существу и раз-навсегда.

________