Письма. Часть 2

А чек поехал обратно на три недели. Так мне сказали, п. ч. нет compte courant[1136] (courant — куда? Как реки в море?) Была в страшном банке на страшном ездовом узле Concorde.[1137] (Хорошо «Согласие», — всё врозь!)

Англичанин, прямо глядя в глаза: — «Qui etes-Vous, Madame».[1138] Я, подумав: «Une refugiée russe. Monsieur».[1139] Вот и поехал чек, опять через море.

Скоро Пасха, приедет на три дня муж из санатории, скоро мой вечер, м. б. потом удастся уехать в горы. Рядом с château,[1140] где санатория, крохотный домик, к<отор>ый С<ергей> Я<ковлевич> облюбовывает для нас. С двумя козами.

Целую Вас. Простите за бессловность моей благодарности

<Приписка на полях:>

Недавно видела Вашу Пасадену[1141] в кинематографе. — Красавица. — Пишите про природу и про погоду.

12-го октября 1930 г.

Meudon (S. et O.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

Дорогая Раиса Николаевна,

Счастлива была получить от Вас словечко, но какой ужас с мотоциклом, самым ненавистным мне из современных способов передвижения. Каждый раз когда вижу и слышу содрогаюсь от омерзения, личная ненависть — точно по мне едет.

Но, подумав о том чтó могло бы случиться, приходится говорить: — счастливо, что только нога!

Страшная вещь — взрослый сын, нужно что-то заранее в себе осилить, замкнуть, в какой-то час — ставку на другое. Иначе жизни нет.

Только что все вернулись из Савойи, где жили — С<ергей> Я<ковлевич> в санатории, мы остальные в деревне, над деревней, в избе—целое лето, хотя дождливое, но чудное, без людей, с ручьем.

Стипендия мужа кончилась, вернулись. Д<октор> сказал: «Pour le moment je le trouve mieux, mais l’avenir c’est toujours l'Inconnu!»[1142] — 3наю. —

Тяжелый год. Газета Евразия, к<отор>ую он редактировал, кончилась, на завод он, по болезни, не может, да и не взяли бы, по образованию — филолог. Вся надежда на устройство моего Мóлодца, к<отор>ый переведен — неким поэтом Броуном. (Alee Brown, из молодых, у него есть книги) на английский яз<ык> и мною на французский. Работала полгода, новая вещь, изнутри франц<узского> языка.

Оба перевода должны пойти с иллюстрациями Натальи Гончаровой, о которой Вы наверное слышали. Иллюстраций много, — и отдельные, и заставки.[1143] Большая книга большого формата.

Но кто за это дело возьмется — неизвестно. Гончарова умеет только рисовать, как я — только писать.

Перевод стихами, изнутри французского народного и старинного яз<ыка>, каким нынче никто не пишет, — да и тогда не писали, ибо многое — чисто-мое. Если встретимся — почитаю отрывочки. Как жаль, что всего на один день! (да еще неизвестно) — а то вместе пошли бы к Гончаровой, в ее чудесную мастерскую, посмотрели бы ее работы. Она замечательный человек и художник. Я в прошлом году живописала ее жизнь, целая книга получилась, — шло в Воле России, в 6-ти нумерах. Истоки и итоги творчества.

О Борисе. Жив и здоров, летом получил отказ заграницу — писал мне прямо из секретариата, на бланке. Сильный удар: страстно хотел. Восемь безвыездных лет.

Не отпускать Пастернака — идиотизм и неблагодарность. Без объяснений. Просто: отказано.

С лета писем не было — месяца три. Недавно писала ему.

Да! написала этим летом ряд стихов к Маяковскому (смерть), которые прочту Вам при встрече, а если минуете Париж (чего очень не хочу) — пришлю. Там есть встреча (тамошняя) с Есениным. Разговор.

Спешу. Плохо пишу, простите, в доме приездный развал — только что ввалились, день ушел на поиски ключей, у меня дар — замыкать безвозвратно, как символисты некогда писали: la clef dans un puits![1144]

Мур (сын) совсем великан, тесно ему в Медоне, на все натыкается я от неизрасходованной силы — как я — свирепеет. В Савойе блаженствовал. Про Монблан сказал: — «Хорошая гора. Только — маленькая».

А в С<анта->Маргерите я была девочкой, один из самых счастливых дней моей жизни, при встрече расскажу. Пусть она будет! Обнимаю Вас М. Цветаева.

Р. S. Имейте в виду — к нам в Медон pneu (городск<ая> воздушн<ая> почта) не ходят, — мы уже banlieue.[1145] Лучше всего известите телеграммой.

15-го ноября 1930 г.

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

Дорогая Раиса Николаевна! Ваша помощь — чудо: мы совсем погибали. Налоги: octroi[1146] и квартирный, газ, электричество, долг в лавку, плата за Сережино (школа кинематографич<еской> техники) и Алино (Arts et Publicite)[1147] учение, — все это вырастало в гору и под этой горой была — я.

Теперь — свобода, ощущение небывалой легкости, все как по взмаху дирижерской палочки — или моцартовской (Zaubertlöte).[1148] Самые вопиющие долговые глотки — заткнуты.

Чем — когда — Вам воздам??

— Так странно все сошлось: перед письмом Г<оспо>жи Крыловой,[1149] просившей заехать — письмо от Бориса, первое после нескольких месяцев молчания. О моем французском Молодце (Gars), выписки из к<оторо>го я в конце лета посылала ему в письме. Вещью восхищен и — Боже, какая тоска по отъезду в каждой строке, из каждой строки.