Письма. Часть 2

От О<льги> Е<лисеевны> уже месяц — ни строчки. И не напишу, пока не напишет, так и скажите. А м. б. — больше месяца, совсем забыла вид ее почерка на конверте. Передайте ей, что и моей вере в любовь на расстоянии есть предел (я, вообще, не из верующих, — изверилась!) — что я не сержусь, но настороже и что меньше как на 12-ти страницах (добросовестного: мелкого почерка: петита) не помирюсь.

________

«Молодец» уже 11/2 месяца как отпечатан, — но — нет обложки. Ясно, что пролежит еще 11/2 года и что обложка будет чудовищнаях.[43] Поставила крест, не спрашиваю и не угрожаю. «Дорогой» (М<арк> Л<ьвович>[44]) — как помер (по-чешски: «хцып»), не мне — воскрешать, но и не мне оплакивать. Случайно узнала от Лебедевых (Аля ездила к Ирусе), что был в Париже. Навестил ли вас? И на кого был похож?

М<аргарита> Н<иколаевна>[45] бесконечно-мила, подарила мне зеленое платье, мальчику — чудесное одеяльце, вязаный костюм (NB! первые штаны! так же знаменательно как первая любовь) и множество «белизн». Але сняла мерку и обещала ей к Пасхе розовое платье, из той же материи и того же покроя, что Ирусе. Влюбленность последней в Алю продолжается: всю зиму переписка и, изредка, свидания. Ждем их (все семейство) в следующий понедельник. Аля предлагает всем женщинам: М<аргарите> Н<иколаевне>, Ирусе, себе и мне — уйти гулять, а В<ладимира> И<вановича>[46] оставить с коляской, благо еще Барсик так мал, что не понимает (бороды и голоса).

Адя, непременно познакомьтесь с Бальмонтами, Мирра[47] была очень мила 13 лет, а сейчас она немножко старше Вас. Через 2 недели выйдет — а, впрочем — тайна: когда выйдет, пришлю. — Посмеетесь. —

Очень прошу Вас, познакомьтесь! Если Б<альмон>т захочет целоваться (с ним бывает!), скажите, что у Вас есть жених — в Марокко, на кофейных плантациях. Он это ценит и отстанет. Напишите про Елену,[48] какое впечатление. В первый раз пойдите с Лисевной,[49] сидите и наблюдайте. Чудная семья, непременно подружитесь. — Не откладывайте. —

________

Пишу Вам в 5 ч. утра. Оба С<ергея> Я<ковлевича>,[50] Аля и Барсик спят. Птицы свистят. В комнате, кроме деревянного корыта (бассейна Барсика), еще три таза — и все с пеленками, — Барсик вроде Версаля в le jour des Grandes eaux[51] (одна из причин любви к нему и неустанного повода к восхищению им — А. И. А<ндрее>вой).

Сижу в чешкином халате — с сиреневыми лилиями, сильно похорошевшем, ибо обкурен, как пенковый мундштук.

До свидания, милая Адя, пишите мне. Спасибо за сведения о Розентале (по-еврейски: «Аймек-гуарузим»):

Аймек-гуарузим — долина роз.
Еврейка. Испанский гранд…

Это у меня стих такой есть (1916 г.)[52] — пророчество, нет — предчувствие Розенталя. (Знает ли он, что он Аймек гуарузим?)

Целую Вас.

МЦ.

Аденька! пошло ли мое письмо к Б<орису> П<астернаку>? Не забудьте ответить. Про наш гейзер Вам пишет Аля, — кипяточный поток!

Вшеноры, 25-го апреля 1925 г.

Дорогая Адя,

Ваши оба письма дошли. Теперь давайте о главном: «Записки девочки», так надо назвать.[53] Предисловие, если хотите, напишу я — несколько слов в связи с другой книгой — «Une enfant sous la Terreur»[54] — кажется, так называется.[55] Тоже аресты, мытарства, издевки — только героиня была старше Вас — тогда, и писала уже взрослой. Отмечу и это.

Писать я бы Вам советовала, не называя родителей, и подписываться буквами — secret de Polichinelle,[56] но так, по-моему, для первого раза в печати — скромнее. (Ничего не потеряете, только выиграете.) Отрывка будет два: Арест (и все, что с ним связано) и — Колония.[57] Пока пишите первый. Начните с чего хотите, но только не слишком задерживайтесь на предыдущем, — важно выяснить общее положение: слежку, скрывание и т. д. Арест, Чека, Стекловых,[58] Кремль — возможно точнее и подробнее, с фамилиями, не упуская внешностей, повадок, голосов, по возможности восстанавливая свое тогдашнее впечатление. Вид комнаты — меню обеда (NB! особенно в Чека!), не упуская ничего. Ваша запись будет единственной. М. б. и много было детей арестованных, но таких как Вы — «дитяти» — ни одного. Помните, что у Вас в руках — клад. Не испортьте поспешностью — ленью — небрежностью, не бойтесь длиннот, не смешивайте их с длиной вещи: в содержательной вещи, растекись она хоть на 100 печатных верст, их не бывает. (Лучший пример — Достоевский.)

Адя, и — не мудрствуя: просто, как рассказ и как письмо. Напрягите внимание и память (внимание памяти!), о «стиле» не думайте, «faites de la prose sans le savoir».[59] Здесь в Праге Мякотин («На Чужой Стороне»),[60] если решите писать, прельщу его заранее. Возьмите со стороны: девочка 9-ти (?) лет в такой передряге и 15-ти (на год «омолодим») ее записывающая. Не только документ истории, еще и document humain.[61] В «Колонии» не забудьте историю с собакой, но пока о «Колонии» не думайте, сосредоточьтесь — вся — на Чека. Делайте так: заведите блокнот, чуть что — где бы то ни было (хоть в «Заход’е»[62]), вспомяните — заносите. Так несколько дней, пока не вспомните всего.