Письма. Документы. Воспоминания

– <…> [Левитан сказал: ] Уедем в Останкино на Панин луг. Скоро экзамены, их так много, мне еще нужно алгебру, строительное искусство. Там лучше готовиться. Поедем. Есть деньги.

– Хорошо, поедем, ты прав, там лучше…

Вечером Левитан утюгом разглаживал полученные у купца за наши этюды бумажки. Я аккуратно складывал их на стол, считая: рубль, три, десять, – по пятьдесят рублей дал он каждому. Потом долго мы считали, на что будем тратить деньги: сапоги, краски, шоколад, колбаса, порох, ружье… На ружье не хватало.

Останкино под Москвой – место дивной красоты. Около дубового леса был Панин луг и мелколесье. В небольшом деревянном доме взяли комнату за три рубля в месяц.

Утром писали с натуры – весна, солнце, дубы только распускались, их светлые стволы покрыты пятнами темного, как плюш, моха, весело сияло голубое небо.

Разложив на столе учебные книги и листы лекций, мы смотрели на них с ужасом. Решили: будем заниматься вечером и ночью. Уговаривали себя – ночью лучше заниматься, а теперь пойдем в мелколесье.

Я говорил:

– У меня ружье, пойдем на тягу, увидишь, как тянет вальдшнеп, кричит – ар, ар, ар – замечательно!..

– Какой вальдшнеп? – удивлялся Левитан.

Долго стоим мы в мелком лесу. Розовая заря погасла.

– Слышишь – тянет, слышишь, – шепчу я.

Сбоку, храпя, показалась темная птица. Я выстрелил. Вальдшнеп качнулся в воздухе и, каркая, полетел опять прямо.

– Промазал, – сознался я.

В комнате нашей горит лампа, абажур сделали из бумаги, на столе разложены тетради лекций, крынка молока, хлеб. Левитан читает: «В географическом положении Египта мы встречаем две особенности…»

– А вальдшнеп-то, – говорю я Левитану, – он из Египта летел, у него такой нос длинный, египетский, он аравийский красавец.

– Да, наверное, – соглашается Левитан. – Хорошо, но мы не можем лететь. Ну как это… «в географическом положении Египта…» Или это мы потом, надо сначала хронологию, в котором году что было. Хорошо бы многое забыть, что было…

– Нет, постой, – говорю я. – Давай лучше анатомию…

– Ну зачем это? Я никогда не буду писать человека. Анатомия! Я не хочу знать, какие у меня кости, какой хрусталик в глазу. Ой, это невозможно…

– Нет, обязан знать, – говорю я с умыслом. – Ты сегодня хотел писать вечером «Галки летят»…

– Ну и что же?..

– Значит – должен знать анатомию галки…

Левитан пристально посмотрел на меня и сказал, горячась:

– Но нет же анатомии весны…

– Кажется, еще нет, а будет…

– Ну, довольно. Ты же крокодил! Я не могу, я не хочу знать человека, зачем мне его кости?

– А итальянцы знали анатомию, Микеланджело знал, – говорю я…

– Да, да, правда, но я хочу писать стог сена, в нем же нет костей и анатомии…

* * *

Ученики живописи безвыходно до позднего вечера занимались в школе. Часов рисунка и живописи было много и много было научных предметов, – поэтому все как-то отставали. Между преподавателями был какой-то холод.

Помню – экзамен русской истории. Сидят за столом, покрытым зеленым сукном, преподаватель истории Побойнов[272], инспектор, художник Трутовский[273], художник В.Д. Петров[274].

Преподаватель Побойнов задает вопрос Левитану, который хорошо отвечал на вынутый билет.

– А скажите, в котором году и месяце император Павел Петрович переехал в Гатчину?

Левитан не знает.

– Я тоже не знаю, – подумавши, сказал профессор Петров.

– А по-моему, хронология является главнейшим предметом художника.

– Художник обязан знать эпоху, – заявил сухо Побойнов. – Если он, – указал он на Левитана, – будет писать картину «Приезд в Гатчину», не зная хронологии, он не будет знать время: зима, лето, осень… Художники часто ошибаются в истории и вообще…

– Я никогда не буду писать такой картины, – наивно сказал Левитан.

– Ну, теперь вы молоды, а потом, кто знает… Мы же обязаны дать вам знания.

Экзамен анатомии. Профессор анатомии Тихомиров[275] – красивый человек. Он держит карандаш. Перед ним стоит Светославский, в руках у него череп человека, он пристально смотрит на него.

– Ну, скажите, – говорит ему профессор, – что вы знаете про череп?

Светославский молчит.

– Что это? – указывает профессор карандашом, стукая по черепу.

– Глаза, – отвечает Светославский.

– Простите, тут были раньше глаза, а теперь это глазные впадины. Ну-с, а скажите, чем мужской череп отличается от женского?..

– У мужчин борода, – бодро отвечает Светославский.

– Садитесь, – говорит профессор.

– Ну-с, возьмите вы череп, – предлагает профессор Левитану.

– Не могу, – отвечает Левитан.

Тихомиров удивленно смотрит на него:

– Почему не можете?

– Это ужасно! Это смерть! Я не могу видеть мертвых, покойников…

Выручил профессор Петров. Засмеялся и заметил, показывая на нас:

– Они – пейзажисты. Почему их внесли в списки? Им нужно писать с натуры природу. Теперь май, весна, ступайте… Он нам махнул рукой…

Выйдя на улицу, мой брат, смеясь, говорил Левитану:

– Ну, знаешь ли, Исаак, ты – Гамлет… Сцена с черепом тебе удалась…

НАШИ ВСТРЕЧИ