Письма Ефимову

В «Ньюйоркере» я был, виделся с Линдой Эшер и спросил о Вашей статье, сопроводив это все надлежащими аттестациями. Но Линда уверенно сказала, что «Ньюйоркер» публикует лишь статьи, заказанные редакцией. Вообще, мне как-то не удается быть полезным своим знакомым. Марк Гиршин, например, дал мне перевод главы из «Брайтон Бич» и попросил показать его Анн Фридман — чтобы всего лишь убедиться, хороший перевод или не очень. Для этого, как Вы понимаете, достаточно прочитать две-три страницы, но эта тихая, елейная, нежная и плаксивая сука, получающая 50 % гонорара даже за те издания «Компромисса» (норвежское и датское), где перевод делается непосредственно с русского оригинала, отказалась читать, заявив, что неэтично оценивать чужую работу. По-моему, врет и ленится. К сожалению, во-первых, очень велика моя робость по отношению к туземцам, и во-вторых, ощущение зависимости от той же Ани или «Ньюйоркера», вечно дрожу от страха и от всех завишу, а то хотелось бы всем сказать, что я о них думаю. Есть ощущение, что процент свинства среди американцев близок к отечественным показателям.

Между прочим, рассказ, который появится в «Ньюйоркере» буквально на днях, исковеркан цензурой, самой настоящей: еврей плохим быть не может, коммуниста ругать не надо — все это у них называется: «не потакайте стереотипам». Из одного моего рассказа в «Ньюйоркере» выкинули «резиновый пенис», такая у них стыдливость, причем этот пенис фигурировал, как Вы догадываетесь, в самом невинном и юмористическом контексте, а вовсе не по прямому назначению.

В Нью-Йорке — скука и низость, «Русское слово» набито холуями, С.К. […] — капризный самодовольный дурак. Палей — шпана, Соломон Шапиро всегда стремится в дорогой и неуютный ресторан, Гриша, при всей его доброте, все чего-то хитрит, Бродский недоступен, Леша Лосев не отвечает на письма, содержащие легко выполнимые просьбы, и так далее. Я почти не выхожу из дому, слава Богу, есть такая возможность. Лучше всех ведут себя малознакомые американцы.

Мой сыночек Коля выбросил в окно мои часы. Катя снизошла до желания поступить в колледж. Лена абсолютно не меняется, за что ее и уважаю, даже одета примерно так же, как в Ленинграде. Я хочу написать повесть «Невидимая газета», продолжение «невидимой книги», но на американском материале.

Надеюсь, у Вас все более или менее в порядке. Надеюсь также, что будет от Вас телефонный кол [call, звонок] или письмо, чтобы знать, когда Вы приедете и прильнете ли к нашей раскладушке, которая называется «Игорева раскладушка», потому что хуже всех отнеслись к нашим диванам именно Вы.

Всех обнимаю. Женскому полу любовь и привет.

Ваш С. Довлатов.

* * *

Довлатов — Ефимову

Декабрь 1984 года

Дорогой Игорь!

Получил бумаги: предисловие (в котором я, единственный из участников сборника, не упомянут), библиографические справки и титул. Над обложкой продолжаю думать, надеюсь, что-нибудь придет мне в голову.

Кстати, не хотите ли Вы дать «шестидесятые» — цифрой? Вот так «60-х». Получится элегантный треугольник:

ИЗБРАННЫЕ РАССКАЗЫ

60-Х

Предисловие не слишком яркое, но вполне культурное, строгое, то есть на уровне. Данные в библиографической справке обо мне — соответствуют. Об остальных, кого я знаю, тоже.

Замечания, если Вас это не рассердит, такие. Законность моего участия в сборнике мне трудно обсуждать. Сначала мне казалось, что я буду чересчур выделяться. Но, поскольку там большая ленинградская колония, я, вроде бы, успокоился. Единственное, что безусловно — рассказ мой написан не в 60-е, а в 70-е годы, но этого, кроме нас с Вами, никто может и не знать, никаких примет именно этого десятилетия там, кажется, нету.

Жаль, что Вы, не включили рассказ Грачева. Я думаю, его книжку «Где твой дом» можно было раздобыть.

И еще. Кто уж, действительно, выделяется, так это Ржевский. Поверьте, я говорю это не потому, что он мне не нравится. Во всяком случае, я согласен, что он профессиональный писатель. Так что, дело, разумеется, не в качестве. Дело в том, что он — единственный «иностранец», единственный, кто в 60-е годы жил на Западе. Если уж включать Ржевского, то надо было представить какую-то группу иностранцев, хотя бы из трех человек. Например, добиться разрешения у Веры Еве. на публикацию рассказа Набокова и дать еще кого-то, кто из эмигрантов писал что-то стоящее в 60-е годы: Берберова, Яновский, Адамович (у него есть рассказы, не только критика и стихи), Борис Зайцев, Алданов (не помню, когда он умер, но сравнительно недавно), Осоргин и т. д. А так получается — советская литература + Ржевский.

Я понимаю, что эти замечания бессмысленны, переделывать ничего Вы, естественно, не будете, но полуеврей все же не может обойтись без замечаний. Кроме того, вы знаете, как я рад, что Вы затеяли это творческое начинание, и как я благодарен, что меня не вполне законно в эту шикарную книжку включили. Так что, надеюсь, Вы не сердитесь.

Знаете, что говорил Бунин в 70 лет, будучи Нобелевским лауреатом? Он говорил: