Письма Филиппа

– Луч света пронзающий и проникающий через ничто, чтобы стало ему природой. Лишь дар того, что есть и было тому подтверждение.

Прежде разговор, как отголосок эхо в лесу. Ночь надвигающихся облаков, прикрыл глаза рукой, прикрыл от неба. Стой у воды, не спи. Кто пришедший на это место на холме, ты смотришь время и стремишься с силой неослабной. Пути и мысли их ветер гонит. Он владеет полем.

Воспоминания лишь круг. Не к вечному стремясь увидишь ты его величие через путь в безвестность. Его конец лишь видимость величия. А мыслей череда не объяснит понятий общих. Спустилась мудрость, разлита вода, всегда ничем и лишь слова обречены к сознанию. И взгляд, и слух его союзник.

Общий вопрос, не много ли, нет лишь того, что пришлось здесь увидеть. Дела лишь великих они в дар принесли. Их луч в пути откроет ту мощь, что не видим. Нам смертным, но не всегда им владеет …. Он обретёт тут, его созерцая.

Если бы можно было спросить о том, что ждёт тебя впереди. А куда ты направляешься, когда выходил, поступил бы ответ. К истинному свету идти я собрался, но нет пути туда.

Я шёл по большой дороге и видел всю власть в поднебесной. Где был ты, спросил пророк. Я шёл по дороге безвестной и миру обязан я жизнью был. И что мне надо в пути позабыл и радость я не испытывал, разве что в доме.

Чудес быть может не было и вовсе, чудеса расходятся во взглядах. Есть сущность ли того, что разность предсказала бы ему. Её предсказывать пытались все. Пророчества и исцелять берясь, кому ещё возможно. Нет того, кого познали бы мы все. Все споры для людей живут и людям дан ведь разум, как удел.

Свет в доме, дом освещён. Фонарь на улице весь чёрный от воды и в лужах отражаясь искрится свет. Лучам не помешает тьма. Дробится свет сквозь тьму в воде перемещаясь и обращаясь даёт нам много фонарей.

Когда я видел всё, что происходит с нами и разум встал в слепом звучании о том, что проходящий поезд мимо не сможет взять меня. И увидал в мгновенье снова Вас и Себя. Почти что Сам сказал Творцу о Вас и замолчал.

Песок на море шептал под ветром упрёком мне в невежестве своём. Я объяснял, что нет здесь связи и со мной лишь то, что я сказал о воле. Но волны вняли мне и позабыл я радость встреч, уединюсь в рассвете. Пошёл навстречу я тебе чтобы понять тебя и встречи, здесь в покое.

Ты горд собой, сидишь понурив голову и слушаешь дыханье волн. Ну что с тобой, очнись! Приди в себя. Не стоит уходить и двери затворив потом искать приюта. Он там, куда идти не знаю, он здесь где я, стучись—ка свет.

Там больше думал я. Он стал большим иль кажется порою. Он сверху кажется большим, пройду—ка я под ним и поднимусь по лестнице наверх, туда, где всё велико. Туда, где всеми виден купол и шар висит над домом в вышине.

Туда, где смелый взгляд я устремляю течёт спокойно жизнь моя. Она туда стремится, постичь чего желаю я. Но там с закрытыми глазами лишь пустота печалит взгляд тех будущих веков, что предстоит пройти.

Поэзия как суть предмета, связав в своём движении и ум, и музыку стремится течь по воле языка воображения. И людям отдаёт ту речь, что связана была. Прощение, за что, за всё что было не узнаешь. Но мы ведь были и прошли того не скажешь, что питаешь.

В безоблачном пути ни облаков, решения, а всё что связано лишь с тем, что не рассказано в терпение. Но мысль была и посещение её стремительно и быстро, одно значение всего. Не скажешь больше, но о том, что мы рискуя потеряли. Опомнись, скажешь лишь одно.

Превозмогая боль взошёл наверх вершины пирамид. И окунулся в мир осознанных иллюзий. Как век наш короток и человек уходит не туда, где нет вершин. Душа, превозмогая боль, взобралась к вершине пирамид, туда, где нет границ.

Вслушиваясь в голос, Александр отчётливо понимал, что он слышит два голоса в одном. В том самом человеке, которого он, наверное, знал и слышал заключено два человека, а может быть и больше, намного больше. Голос звучал как будто сверху и говорил так тихо, проникновенно, что Александру казалось если он выйдет сейчас из-за колонны, то просто лицом к лицу столкнётся с тем, кто говорит.