Письма и документы (1917-1922)

Бросим, однако, политику. Сейчас у нас жесточайшие морозы, и я сильно страдаю, тем более, что уже с месяц не могу избавиться от кашля; чуть поправишься, пройдешься при холодном ветре, и опять хуже. Стараюсь выходить как можно меньше и больше сижу дома, тем более, что меня утомляет ходьба в тяжелейшем полушубке (приобрел таковой за 400 рублей к зависти всех приятелей, которые говорят, что я в нем "импозантен": это переделанный на штатское военный офицерский полушубок). Увы! за последние месяцы я сильно постарел (проклятые большевики, вероятно, виноваты: сердце не выдерживает самомалейшего утомления. Подниматься по лестнице для меня настоящая пытка, а тут, как на грех, из-за отсутствия угля, все меньше действует лифтов. Вообще, с углем несчастье: электричество уже горит лишь несколько часов в сутки, а скоро, быть может, совсем погаснет. Хорошо, что наша квартира отопляется дровами, а не паром, так что не очень холодно. Вообще, лишений уже не мало. Пища пока еще есть, но скоро, боимся, станут железные дороги, и тогда может придтись плохо. Вообще, какое-то чудо, что мы вообще еще живем после двух месяцев этой анархии.

Занят сейчас я меньше прежнего. "Искру" мы закрыли после того, как на съезде овладели "Лучем" (бывшая "Рабочая газета"). Центральный комитет теперь в руках интернационалистов, в редакции "Луча" мы с Мартыновым и Астровым, и лишь Дан в качестве четвертого представляет ту часть бывших оборонцев, которая после большевистского переворота примкнула к нам, признав, что дальше войну вести нельзя и что с большевиками надо бороться не во имя восстановления Керенского и коалиции, а во имя чисто демократического правительства -- без буржуазии. Остальные оборонцы перешли в оппозицию, и часть их, вероятно, сама уйдет из партии.

В газете я занят не больше 6 часов в день, так что утомляюсь много меньше прежнего. Больше могу читать; изредка даже в театр хожу. На днях впервые подвергся краже (это -- редкость, ибо все мои знакомые, кажется, уже обкрадывались не раз): украли бумажник с 90 руб. Что у вас в Швейцарии говорят о мире? Судя по "Теmтрs"125, который я видел, во Франции о нем не думают. Что ты делаешь теперь, получаешь ли русские газеты, восторгаешься ли тем, что слышишь о России? Увы! будь ты здесь хоть с неделю, пришла бы в ужас. Вековая история накопила столько бестолковщины, такие залежи ее, что нетрудно придти в отчаяние, даже если понимать головой, что через самые грязные и извилистые дороги история все же может вывести к чему-то хорошему.

С кем ты видаешься? Кто у вас бывает? Все чаще начинаю скучать по швейцарским пейзажам. Увижу ли скоро тебя? Может быть, это будет довольно скоро. Как Ната и Боб125а? Целуй их от моего имени. А Тото125б знает, что son pere est ministre и принимает посетителей в Зимнем дворце? Бедный Анатолий Васильевич [Луначарски]! Между нами. его даже буржуазные враги не принимают всерьез и не ненавидят, его вышучивают. Ну, не хочу сплетничать. Много раз целую тебя. С Новым годом, милая, дорогая! Пиши мне. Передай привет Анне Александровне [Луначарской]126. Пиши о себе.

Твой Юлий Ц.

1918

ПИСЬМО А. Н. ШТЕЙНУ127

25 октября 1918 г.

Дорогой Александр Николаевич!

Давно уже не было оказии писать Вам и от Вас ничего не получалось; последние известия привез нам тов. Гутерман128, Кидавшийся с Вами перед отъездом из Берлина. За последние 3 месяца здесь столько воды утекло. что понадобились бы тома. чтобы поделиться всем, что может Вас интересовать. Постараюсь ознакомить Вас с самым существенным.