Письма и документы (1917-1922)

По свидетельству многих совершенно разных людей, Мартов был человеком кристально чистой души, ничего не искавшим для себя лично, совершенно не обуреваемым властолюбием, презиравшим демагогию, интриги и ложь.

Он начинал вместе с Лениным, но одним из первых (уже в начале века) понял опасность возникновения большевистского диктаторства в создании так называемой "партии нового типа", подчиняющей "массу" вождям. В этом был смысл его борьбы по вопросу об уставе партии на съезде РСДРП. Вплоть до падения монархии Мартов боролся против ленинского "вождизма". Для него в названии "социал-демократия" вторая его часть значила не меньше, чем первая. Мартов был политиком, готовым к соглашению, компромиссу. Он был социалистом, который считал, что надо преобразовывать, а не разрушать. После крушения монархии он видел растущую радикализацию "низов" и, понимая, к чему она может привести, призывал к созданию коалиции левых сил (включая большевиков), своего рода "народного фронта". Далеко не все, в том числе и среди меньшевиков, разделяли этот взгляд. Мартова упрекали даже в пособничестве большевизму. Многие, например А. Потресов, считали, что коалиция без представителей буржуазных партий, прежде всего кадетов, невозможна. "Мы не можем скинуть со счетов нашего естественного союзника, данного нам историей, -- писал Потресов. -- В стране, которая страдает от недостаточности капитализма, нельзя говорить, что буржуазия раньше, чем она упрочит порядок, уже вся перешла в лагерь контрреволюции". Это было верно, но все-таки не учитывало конкретной политической ситуации, выражавшейся, в частности, в факте радикализации "масс", в их бунтарской психологии, отторгавшей "цензовиков", т.е. буржуазию. Коалиция социалистов с кадетами, существовавшая с мая 1917 г., исчерпала себя и после корниловского "мятежа" уже не имела поддержки. Идея Мартова состояла в том, чтобы, исключив скомпрометированных кадетов, создать новую -- "однородно-социалистическую" коалиционную власть. В такое правительство должны были войти представители всех революционно-демократических партий. По словам Мартова, с "коалиционно-оборонительной канителью Церетели--Керенского было бы покончено. Это позволило бы левому коалиционному правительству осуществить реформы, обеспечивающие ему широкую поддержку народа. В результате большевизм, который Мартов в частных письмах называл даже "разбойничьей шайкой", был бы блокирован. Во всяком случае, идея Мартова давала шанс. Были все основания рассчитывать, что осенью 1917 г. "однородно-социали-стическое правительство" может найти поддержку и в демократических кругах "верхних" социальных групп. В таком случае гражданской войны можно было избежать.

Мартова либо не понимали, либо, скорее всего, и не хотели понимать. Шла яростная политическая борьба. В этой смуте и левые, и правые рассчитывали использовать собственные возможности. Один из самых трезвых политиков России правый кадет В. Маклаков впоследствии (в 1923 г.) писал, что ошибкой многих умеренных политиков была враждебность к социализму вообще. Они, считал Маклаков, не хотели понять, чего добивался "разумный социализм", поскольку видели его только в ленинском выражении и исполнении. Между тем на Западе многие политические деятели уже тогда принимали социализм и социал-демократию как государственное, национальное движение. Ленин же отвергал идею Мартова, так как хорошо понимал, что в любом коалиционном правительстве, в том числе социалистическом, он и его партия не будут играть решающей роли: иное его не интересовало. Последующие события полностью подтвердили это.

Октябрьский переворот 1917 г. стал для Мартова тяжелым ударом: пролетариат, в "классовое сознание" которого он верил, пусть только часть его, но все-таки пошел за большевиками. Захват власти, который осуществили большевики, он назвал "отвратитель-ным". В письме к П. Аксельроду он писал: "Самое страшное, что можно было ожидать, свершилось -- захват власти Лениным и Троцким в такой момент, когда и менее безумные люди, стоя у власти, могли бы наделать непоправимые ошибки". Но Мартов боролся. Даже в тот момент, когда Зимний уже должен был пасть, он отчаянно призывал большевистских вождей остановиться, прийти к соглашению со всей демократией, с другими социалистическими партиями ради избежания гражданской войны и предотвращения гибели демократических завоеваний в России. Тщетно. Когда Мартов уходил со съезда Советов, его остановил большевик Акулов. "А мы думали, -- сказал он, -- Мартов будет с нами". Мартов остановился, помолчал минуту и ответил: "Когда-нибудь вы поймете, в каком преступлении вы участвовали". Победителей уже ослепил блеск неожиданно легкой победы и базраздельной власти. Через несколько дней после Октябрьского восстания Лев Троцкий горделиво заявил: "Мы взяли власть. Всякая власть есть насилие, а не соглашение". Ленин называл тогда Троцкого "лучшим из большевиков".