Письма и документы. 1917–1922

2) Русская демократическая революция 1917 года была погублена империализмом, парализовавшим ее развитие. Тем самым стала неизбежной новая революция, которая, по своему отношению сил, могла стать только большевистской и которая в этом смысле, несмотря на все противоречия и реакционные тенденции большевизма, должна считаться шагом вперед в общественном развитии. Отсюда вытекает весь характер нашей борьбы с большевизмом: она не может ни руководиться лозунгом наших правых: «назад к здоровому капитализму», ни вестись средствами, которые объективно вели бы к ликвидации, вместе с плевелами большевизма, и тех его завоеваний в области эмансипации России от империалистской опеки, свержения политического господства имущих классов и радикального устранения пережитков крепостничества, которые составляют исторический архив октябрьского переворота.

3) Большевистский утопизм и терроризм отбросили в реакцию широкие массы населения и сделали большевистское правительство таким, которое держится, главным образом, страхом крестьян и рабочих перед помещичьей контрреволюцией, которая при данном соотношении сил является и показала себя единственной силой, способной в настоящее время заменить большинство. Ибо в течение двух лет гражданской войны, шедшей под знаменем «немедленного коммунизма», мелкобуржуазная демократия не могла выработаться в силу, способную, не капитулируя перед контрреволюцией, управлять без помощи тех активно революционных элементов пролетариата, которые, как-никак, собрал вокруг большевизм и без которых и остальная менее утопически настроенная часть пролетариата оказывается не в состоянии оказывать революционное воздействие на рыхлую мещанско-крестьянскую демократию (опыт с эсерами в Сибири, Поволжье и др. местах). При таких условиях немедленное торжество демократических принципов в государстве после долгого периода ленинской диктатуры и террора дало бы, несомненно, контрреволюционную комбинацию. Поэтому мы не можем сейчас делать своим лозунгом Учредительное Собрание и всеобщее избирательное право. Мы должны признать необходимость известного периода «революционного правительства», управляющего опираясь лишь на активно революционные элементы народа, и лишь стремиться к тому, чтобы характер этого правительства и его политика сознательно направлялись стремлением перейти к демократии и объективно вели к возможности для трудящихся масс овладеть орудием демократии и сохранить это орудие как средство консолидировать и двигать вперед революцию. Отсюда наши лозунги: не свергать большевизм во имя народовластия, а бороться за объединение революционных партий, переход от диктатуры одной партии к правительству, опирающемуся на совокупность революционных сил, демократизация данного (советского) режима, освобождение его от террористических черт и от бюрократического абсолютизма. Таков смысл наших лозунгов: «через Советы к демократии», «исполнение советской конституции» и т. п. «Новейшие» теории о непригодности вообще демократии для осуществления революционных задач социалистической эпохи, о «советской системе» как «высшем типе демократии» и т. д. мы отвергаем, разумеется, как чистый вздор.

4) Свою тактику мы определяем как борьбу с большевизмом, поскольку он есть извращение социализма и террористическая система, основанная на расколе внутри пролетариата и между пролетариатом и крестьянством, но мы соединяем эту борьбу с безоговорочной поддержкой большевизма в его сопротивлении международному империализму и его внутренним контрреволюционным союзникам. Эту поддержку мы в течение известного времени ограничивали известными рамками, не считая возможным принимать прямое участие в организации большевиками обороны против их врагов. Принципиальное значение это ограничение имело для нас, пока большевизм на поле вооруженной борьбы имел против себя также и демократические силы, хотя бы своей собственной дряблостью и нелепой политикой самих большевиков брошенные в объятия Антанты и контрреволюции (эсеры на Волге, Петлюра и т. д.). Это принципиальное соображение отпало после того, как Колчак и Деникин истребили всех демократических противников большевизма и против последнего встала одна сплошная контрреволюция. Оставалось еще в силе тактическое соображение: как партия, преследуемая и протестующая против террористического режима, мы, при всем признании относительной прогрессивности большевиков в их борьбе с Деникиным и Кº, не считали возможным доводить свою политическую поддержку в этой борьбе до отдачи своих сил делу военной обороны государства. Но обострение положения принудило сначала наших южан, когда Деникин начал свой кровавый крестовый поход, сделать и этот шаг; в момент же наибольших успехов Колчака, Деникина и Юденича [238] мы признали необходимым сказать, что для этого грозного момента, несмотря на все, призываем членов партии и рабочих поддержать дело обороны.