Письма и записки Оммер де Гелль

Энергичный протест Э. А. Шан-Гирей послужил косвенным доказательством значительности обнаруженного П. П. Вяземским материала. Эмилия Александровна, раздражаясь на частности, словно бы подтверждала достоверность писем неприятной ей француженки. Так понял дело П. И. Бартенев, сообщавший 5 октября 1887 года Вяземскому о возражении Э. А. Шан-Гирей. Издатель советовался с публикатором, печатать ли возражение «и если печатать, то не с оговоркой ли, что полной и точной правды от французской путешественницы подобного пошиба нельзя и требовать; но зато общий колорит верно схвачен и талантливость такова, что внушила поэту такие стихи». Проинформированный Вяземский, как следует из очередного письма Бартенева от 10 октября 1887 года, попросил издателя при допечатках заменять имя Ребровой звездочкой и справился об адресе Э. А. Шан-Гирей, вероятно желая принести извинения за ненарочитую бестактность. Движение естественное — Вяземский, публикуя письма легкомысленной француженки, ведь и предположить не мог, что Реброва (впрочем, давным-давно — Юрьева) может оказаться живой.

Дальнейшего развития сюжет с письмами Омер де Гелль в ту пору не получил. Французская путешественница прочно вошла в биографию поэта, французское стихотворение «L'Attente» («Ожидание») стало восприниматься как памятник еще одного лермонтовского увлечения. Тем более что нашлось еще одно подтверждение. Литератор П. К. Мартьянов записал и опубликовал рассказы барона Е. И. фон Майделя (ныне корректно именуемые «малодостоверным источником»[7]). Словоохотливый барон знал Омер де Гелль лично и характеризовал ее следующим образом: «это была супруга французского консула в Одессе Омер де Гелля, (…) молодая, красивая и обаятельная дама, кружившая безустанно головы своих многочисленных поклонников и видевшая в том едва ли не цель своей жизни. Она имела живой и веселый характер, много путешествовала по России и была известна как поэтесса и автор сочинения «Voyage dans les steppes de la mer Caspienne et dans la Russie meridionale» («Путешествие по прикаспийским степям и Южной России»; эта книга А. Омер де Гелль вышла в свет в Париже в 1860 году. — А. Я.). В разговорах она поражала большою начитанностью и знанием русской истории и литературы. Ее определения и характеристики лиц были типичны, злы и метки. <…> Поэта А. С. Пушкина она считала гениальным поэтом, но в отношении дуэли с Дантесом становилась на сторону последнего и называла Александра Сергеевича «ревнивым русским мавром». О Лермонтове говорила: «Это — Прометей, прикованный к скалам Кавказа… Коршуны, терзающие его грудь, не понимают, что они делают, иначе они сами себе растерзали груди…» или: «Лермонтов — золотое руно Колхиды, и я, как Язон, стремилась найти его и овладеть им»[8]. Е. И. фон Майделю явно везло в жизни, он был знаком не только с Омер де Гелль, но и с Лермонтовым и даже выслушал от него историю о романе с прелестной француженкой: «Знаете ли, барон, — говорил он, — я прошлой осенью (то есть осенью 1840 года.-Л. Н.) ездил к ней в Ялту, я в тележке проскакал до двух тысяч верст, чтобы несколько часов пробыть наедине с нею. О, если бы вы знали, что это за женщина! Умна и обольстительна, как фея. Я ей написал французские стихи». И он стал припоминать их, но прочитать не мог и, рассмеявшись, сказал: «…ну, вот подите ж забыл… а стихи ей понравились, она очень хвалила их»[9].

Итак, все сходится. Майдель подтверждает авторитетность публикации Вяземского. Правда, не очень понятно, как же это Лермонтов забыл свои стихи, да еще те самые, что он перерабатывал в 1841 году. Ну да чего с поэтами не бывает! Особенно с такими романтиками, как Лермонтов. Ведь совершенно головокружительную историю поведала о нем в письме от 26 августа 1840 года Омер де Гелль: кисловодские ночные происшествия (убийцы, погони, страсти, ревность) так и просятся в роман. И, кажется, такой роман уже есть. Называется «Герой нашего времени».

Странное сходство не укрылось от П. А. Висковатого; вот что писал он в биографии Лермонтова: «Если сопоставить этот рассказ с некоторыми моментами из повести «Княжна Мери», то невольно приходится думать, что Лермонтов, любивший «на деле собирать материалы для своих творений», воспользовался эпизодами из тогдашней жизни на водах и встречи с прекрасной француженкой для рисовки некоторых внешних сторон своей повести»[10]. Это пишется вполне серьезно, хотя «Герой нашего времени» вышел в свет в апреле 1840 года, то есть за несколько месяцев до кисловодской встречи Лермонтова и Омер де Гелль. Но, как справедливо сетует сам Висковатый: «…видно, так созданы люди, что им непременно верится в то, во что им почему-либо хочется верить, а не в то, что есть на самом деле»[11]. Биографический метод, приверженцем которого был Висковатый, заставлял выводить литературные факты непосредственно из жизненных впечатлений, и, поддавшись гипнозу метода, ученый проглядел элементарную хронологическую несообразность.