Письма из деревни

– Помилуйте, как же не расчет? Чтобы охранять такую разбросанную усадьбу, как моя – построена ведь при крепостном еще праве, – нужно было бы взамен собак иметь еще двух хороших сторожей, содержание сторожа обойдется сто рублей, двух сторожей 200 рублей, в пять лет 1000 рублей. Как бы ни были злы собаки, простые дворняжки только лают и редко когда кусаются, притом же едущего в экипаже собаки не могут укусить, а пешеходы всегда берут палки, особенно подходя к усадьбе – посмотрите, как растаскали за зиму тын около огорода, – но допустим, что собаки кого-нибудь укусят, наибольший штраф, что может назначить мировой судья – сто рублей, мало вероятности, чтобы это могло случиться более одного раза в пять лет, следовательно…

Чиновник рассмеялся.

– Помилуйте, да ведь это – Азия.

– А вы думали, что здесь Европа? Вы куда едете?

– В Ольхино.

– Невозможно проехать – река в разливе.

– Верхом разве, вплавь на сером коне, – заметил Иван, подоспевший к концу разговора.

– Верхом, а как утонет казенный человек! Эх, ты, а еще Савельича попрекал, что он в суд втянулся.

Иван сконфузился.

– Так как же мне быть?

Я обратился к Ивану.

– Нужно ехать в Бердино: там есть лодка, лошадей оставить. У его благородия извозчик – ведь ты с ямщины? – обратился он к извозчику: – переехать на лодке, дойти пешком до Федина, а там можно взять лошадей до Ольхина. Так хорошо будет, разве на Аужице в лесу проехать нельзя будет, только не должно быть, в лесу еще не растопило – ну, да фединские знают.

– А далеко ли до Федина?

– Верст семь будет.

– Ну, семь верст эти кони не дойдут; ведь не дойдут? – обратился я к ямщику.

– Где дойти! сами знаете, какая дорога, заночуем в поле.

– Знаете что? – обратился я к чиновнику, – переночуйте у меня, а завтра посмотрим, что делать.

Чиновник остался ночевать. Мы проболтали с ним целый вечер, и он оказался премилейшим малым. Разумеется, о первых минутах встречи и помина не было. У нас ведь каждый, кто имеет место, кто носит кокарду, считает себя начальством. На что уже начальник железнодорожной станции – и кокарды у него нет, только красная шапка, – а и тот считает себя начальником над всеми пассажирами пришедшего поезда. А генерал какой-нибудь из Петербурга, тот всех считает своими подчиненными и при случае пушит начальника станции за остановку поезда. Кажется, и жить бы нельзя при таком бесчисленном множестве всякого начальства, но жить можно, если узнать, в чем фортель: ничего больше не нужно, как только самому становиться на время начальником. Закричал на вас начальник станции или почтовый чиновник, вы сейчас к нему: «ты что!» – непременно отступит и подумает, что вы-то самое начальство и есть. Даже с генералом этот прием хорош.

К сожалению, у нас до сих пор еще большинство не знает, что, если генерал ударит мужика, то мировой судья взыщет с него, как с образованного человека, строже, чем с мужика. Напротив, большинство думает, что если генерал ударит мужика, так ему ничего не будет, а если мужик ударит генерала, то его в Сибирь сошлют.

Любопытно знать, что будет, когда, вследствие всеобщей рекрутской повинности, все обыватели будут бессрочно-отпускные солдаты? Какое значение будет тогда иметь военный генерал и какое штатский генерал, который в то же время может быть солдатом? Кто будет начальство – военный поручик или штатский генерал, который в то же время солдат, который в случае войны попадет под команду этого поручика. Голова ломится от всех этих трудно решимых вопросов. Представьте себе положение русского человека, когда он в каком-нибудь частном случае не будет знать – начальство он или нет?

Я сплю спокойно, снов никаких не вижу, но всегда просыпаюсь рано от страшного лая, который подымают собаки часу в первом ночи, когда бабы идут мять лен. Бабы со льном совершенно разорили Ивана. Не успели еще пропеть первые петухи в деревне, бабы встают и бегут, буквально бегут к нам мять лен, стараясь одна перед другою поспеть пораньше, чтобы захватить место получше, поближе к садке, и поскорее начать мять, пока не подошли бабы из дальних деревень. Аьну насаживается определенное количество, а баб, когда мятье уже в разгаре, обыкновенно собирается более, чем нужно, чтобы смять насаженное количество, и потому каждая баба спешит пораньше захватить как можно более льну – а нам, чем скорее сомнут, тем лучше. Собаки на дворе подымают страшный лай. Мильтон, который спит в кухне с Авдотьей, сначала ворчит, а потом разражается громким лаем, Пегас отвечает ему глухим ворчанием из-под моей кровати. Собралось достаточное количество баб, которая побойчее, подходит и стучит Ивану в окошко, а остальные уже отправились на овин к гуменщику, чтобы поскорее разводил теплышко: чем горячее лен, тем его легче мять. Между тем Иван уже давно проснулся, лишь только собаки залаяли, оделся, зажигает фонарь и идет в овин. Начинается мятье.