Письма к Н. А. и К. А. Полевым

Есть на берегу Черного моря, в Абхазии, впадина между огромных гор. Туда не залетает ветер; жар там от раскаленных скал нестерпим, и, к довершению удовольствий, ручей пересыхает и превращается в зловонную лужу. В этом ущелье построена крепостишка, в которую враги бьют со всех высот в окошки; где лихорадки свирепствуют до того, что полтора комплекта в год умирает из гарнизона, а остальные не иначе выходят оттуда, как с смертоносными обструкциями или водяною. Там стоит 5-й Черноморский батальон, который не иначе может сообщаться с другими местами как морем, и, не имея пяди земли для выгонов, круглый год питается гнилою солониной. Одним словом, имя Гагры, в самой гибельной для Русских Грузии, однозначаще со смертным приговором!

Мне опять хуже, лихорадка с разными вариациями возвращается вновь и вновь. Я похож на тень, и только по боли чувствую, что я тело. Не знаю, что будет из меня, если не оправясь поеду в 5-й батальон.

19-го. Здоровье получше. Море меня поправило.

LIV.

6-го августа 1836.

Я уже начинаю беспокоиться, любезнейший Ксенофонт Алексеевич не получая так долго от вас никакого известия. Я все болен лихорадкой: она меня покинет, порой, на неделю, и вдруг опять возвращается. Так она меня высушила, что можно вставить в фонарь, вместо стекла. Я писал вам и через Севастополь, и через Керчь, нет как нет ответа. Неужели хлопоты по изданию Ломоносова вас так поработили? Ломоносов должен быть хорошая и новая полоса (rail) для хода нашей словесности: я сужу по отрывкам, напечатанным в Библиотеке для Чтения. Русских книг, кроме Библиотеки, сюда не доходит, да кажется, что и нет ничего достойного чтения. Современник выехал на ристалище, но, видно, после водяной: ему не устоять против золотого чекана. Намерение благое, а исполнение плохое. Спасибо и за протест: c'est un merite comme un autre. Скажите, справедлив ли слух, будто братца вашего наименовали должностным историографом? Эти слухи рассеяны были в Одессе и приняты за верное. Если правда, утешительно это для всех любящих русскую историю и самого историка.

Quand on parle de loup, on en voit la queue: я прерван получением вашего письма с 300 р. асс. За участие не благодарят, и потому я поговорю лишь о деле. О процентах, пожалуйста, не говорите мне и вперед: я друзьям не отдаю в рост ничего, потому что и никому не отдаю в рост ни денег, ни одолжений. Офицерских вещей мне уже не надо, ибо я обмундировался вполне. О Гаграх я писал к вам подробно, видно, вы не получили моего письма с этим описанием: это просто гроб. Здоровье все плохо. Кто вам вперил райские мысли о Крыме? Это невидали (?), которые с роду не знали других гор, кроме Валдайских. В сравнении с восточным берегом, южный просто дрянь, в отношении к величию природы. Но на южном велики труды Воронцова: тут человек оживил и победил природу. Середина и оконечности Крыма почти степь, нагая, бедная, безлесная, безводная. Впрочем, я говорю то, что знаю по описанию других. Ломоносов еще не взят с почты; когда съем его, то скажу какое произведет он на меня впечатление.

Приняв несколько ванн в море, я еду в отряд для получения бумаг, а оттоле берегом через Тифлис к месту моего назначения.

Пишите по последнему адресу, как-нибудь и когда-нибудь я получу ваши строки. У супруги вашей целую ручку три раза; братцу Николаю Алексеевичу братское объятие. Счастья и успеха. Сердцем ваш

Александр Бестужев.

LV.

Любезный друг Ксенофонт Алексеевич с 1-го сентября я приехал опять на восточный берег Черного моря из Керчи, где проболел все лето. Теперь лучше, и движение восстановляет понемногу силы. Пришел с отрядом на Кубань, откуда и пишу к вам немногие строки, ибо торопят к отправлению почты. Дня через два выступаем вниз по левому берегу Кубани и пройдем с мечом и огнем до Анапы; оттуда другим путем назад. Это съест месяца два времени, и как мы будем все это время плавучим островом, без сообщений с твердою землей, то не дивитесь, что долго не будете иметь от меня вестей. Бог, который вынес меня из стольких бед, накроет щитом и вперед. Впрочем, Его святая воля, я должен царю своею кровью. Ломоносова пробежал, но не вчитался еще в него; дайте устояться впечатлениям. Скоро мне нужна будет, или, лучше сказать, необходима будет сумма значительная, и потому постарайтесь очистить счеты по изданию с сестрой моей Еленой Александровной.

Даю вам комиссию: купите, пожалуйста, мне бобровый офицерский воротник для шинели, без лацканов, рублей около ста ценой, и вышлите по прежнему в Керчь. Брата Николая Алексеевича обнимите за меня, и поблагодарите за участие жену вашу. Фаддей недавно ко мне опять писал, распестрил всех в-пух; досталось на долю и братцу вашему; сам прибеднился ужас, чуть не свят!

Будьте счастливы и успешны во всем. Сердцем ваш

Александр Бестужев.

20 сентября 1836.

Ольгинское укрепление на Кубани.

LVI.