Письма к отсутствующему

Мальчик до самого вечера слонялся по городу. Он сопровождал отправлявшиеся на крепостной вал батальоны своего квартала, главным образом те, у которых был хороший оркестр, а уж в этом Стен отлично разбирался. Он со знанием дела рассказал бы вам, что оркестр 96-го батальона стоит не бог весть чего, зато у 55-го оркестр такой, что лучше и не надо. А то, бывало, он, не отрываясь, смотрел, как мобили проходят строевое учение. А потом еще очереди…

С корзинкой в руке он становился в одну из очередей, которые в эти утопавшие во мраке зимние утра выстраивались у дверей булочных или мясных лавок. Здесь публика, стоя в лужах, завязывала знакомства, рассуждала о политике. А так как мальчик был сыном дядюшки Стена, всем хотелось узнать, что ему известно о происходящем. Но самым увлекательным занятием была знаменитая игра в пробки, которую ввели в моду бретонские мобили. И если Стен не находился на крепостном валу или же не стоял в очереди за хлебом, то мы могли наверняка застать его на площади Шато д'О, где шла эта игра. Сам он, разумеется, не играл: для этого надо было иметь много денег. Он довольствовался тем, что смотрел на игроков, но как смотрел!..

Особый восторг вызывал в нем долговязый парень в синей блузе, ставивший монеты не меньше чем в сто су. Слышно было, как при быстрой ходьбе в карманах у него позвякивают серебряные экю…

Как-то раз, подбирая подкатившуюся к ногам Стена монету, долговязый тихо спросил:

— Завидно, а?.. Хочешь, я тебя научу, как их раздобыть?

Окончив игру, долговязый отвел его в сторону и предложил вместе с ним отправиться к пруссакам, уверяя, что за один раз можно заработать тридцать франков.

Сначала Стен с негодованием отверг это предложение и целых три дня не ходил смотреть, как играют в пробки. Три ужасных дня! Он даже перестал пить и есть. А по ночам ему мерещились выстроившиеся в ногах его кровати полчища пробок и на них — монеты в сто су, которые, ярко сверкнув, тут же на глазах исчезали. Искушение было слишком велико. На четвертый день он пошел на площадь Шато д'О, встретил долговязого парня и поддался соблазну…

Однажды утром, перекинув через плечо холщовые сумки и спрятав газеты под куртки, они отправились в путь. Густо падал снег. Еще только начинало светать, когда они добрались до Фландрских ворот. Долговязый взял Стена за руку и, приблизившись к часовому с красным носом, добродушному на вид солдату местной Национальной гвардии, плаксивым голосом заговорил:

— Разрешите нам пройти, господин хороший!.. Мать у нас больна, отец умер. Это мой брат. Мы хотим собрать в поле немного картошки.

Тут он заплакал. Стен густо покраснел от стыда и стоял с опущенной головой. Часовой посмотрел на них, затем бросил быстрый взгляд на белевшую вдали пустынную дорогу.

— Проходите, да поживей! — сказал он, пропуская их.

И мальчики быстро зашагали по дороге в Обервилье.

Ну и смеялся же долговязый!

Смутно, как во сне, мелькали перед Стеном заводы, превращенные в казармы, безлюдные баррикады, на которых развевалось мокрое белье, прорезавшие туман и тянувшиеся к самому небу обломанные, покореженные, не дымившие трубы. Кое-где виднелась одинокая фигура несшего караул солдата или же группа офицеров:, надвинув капюшоны, они смотрели в бинокль. У тлеющих костров темнели мокрые от растаявшего снега палатки. Долговязый хорошо знал дорогу. Чтобы миновать сторожевые посты, они шли полем. Но все же им не удалось миновать заставу, охранявшуюся вольными стрелками. В коротких накидках сидели они на корточках в наполненном водою рву, тянувшемся вдоль Суассонской железной дороги. Несмотря на то, что долговязый и тут рассказал выдуманную им историю, их не пропустили. Но пока он хныкал, из будки железнодорожного сторожа вышел на насыпь седой, морщинистый старый сержант, чем-то напоминавший дядюшку Стена.

— Ладно, ребятки, не плачьте! — сказал он. — Вас пропустят за картошкой. А пока зайдите обогреться… Мальчуган-то, видно, замерз!

Увы, не от холода дрожал Стен: он дрожал от страха, он дрожал от стыда… В будке солдаты, сгрудившись, держали над огнем насаженные на кончики штыков смерзшиеся сухари. Солдаты потеснились, чтобы дать место мальчикам. Ребят заставили выпить по рюмочке, напоили их кофе. В это время в дверях показался офицер. Подозвав к себе сержанта, он что-то шепнул ему на ухо и поспешно вышел.

— Ну, ребята! — подойдя к солдатам, с сияющим видом сказал сержант. — Сегодня ночью будет жарко… Мы узнали пароль пруссаков. Надеюсь, на этот раз мы у них отобьем злосчастный Бурже![29]

Послышались радостные возгласы, громкий смех. Солдаты пустились в пляс, стали петь, чистить штыки, мальчики, воспользовавшись суматохой, незаметно скрылись.

Миновав траншею, они очутились на голой равнине. Вдали виднелась высокая стена с бойницами. Поминутно останавливаясь, будто подбирая картошку, они направились к этой стене.

— Давай вернемся! Не надо туда ходить! — все повторял Стен.

Вместо ответа долговязый молча пожимал плечами и шел вперед. Внезапно где-то совсем рядом раздался треск заряжаемой винтовки.