Нетрудно видеть, что понимаемая таким образом свобода духа граничит с его анархией. Такая свобода есть состояние, отрешенное от действительности, как если бы люди, ничем не связанные, даже плотью, обитали в области воображения. В действительности мы связаны в тысяче отношений своею плотью с плотью мира. Мы живем в реальной природе, господствующей над нами, и вся жизнь наша сплетена из условностей. Мы не обладаем ни одним правом, которое не влекло бы за собой обязанностей. Да, мы унаследовали свойство Божие - свободу духа, но в нас она не безгранична, а лишь весьма относительна. "Дух дышит, где хочет", но хотения определяются чаще всего возможностью. Тут, как в физическом мире, существуют абсолютные сопротивления и относительные. В деле веры, как всякого сознания, душа склоняется в сторону наименьшего сопротивления. Линий совести, линий наименьшего сопротивления может быть бесчисленное множество. Души вследствие этого могут сталкиваться в противоположных верованиях и больно ударять друг друга, они могут бороться, то есть испытывать раздор и ненависть. Вот естественное и совершенно неизбежное последствие анархии совести. Чтобы предотвратить наступление ада - ибо всеобщая ненависть и есть тот адский пламень, который жжет души грешников, - чтобы вернуть детей Божиих в состояние блаженства рая, который есть всеобщая любовь, мудрый Промысл, над народами бодрствующий, посылает Откровение, то есть общую истину, способную сосредоточить в своем русле возможно большее число свободных воль. Вера не тем только дорога, что она соединяет человека с Богом, а главное, тем, что она соединяет человечество с Богом, то есть через Него соединяет людей. В центре все радиусы находят общую жизнь и окончательный смысл, и только общий центр удерживает широкий круг отдельных индивидуальностей в некоторой неразрывной связи. Хороша в воображении полная свобода веры, но что касается воображения, то она ничем и не ограничена. В действительности же необходим долг веры, то есть ограничение свободы, необходимое для ее определения. Так как государство есть страж реальности и защитник прав при посредстве обязанностей, то оно должно добиваться вполне определенного состояния веры. Идеал же определенности - это когда вера одна н никаких ее извращений или отрицаний не допускается. Только такая вера есть духовная реальность, напоминающая душу в теле. Горе телу, душа которого раздроблена двоедушием или целым рядом спорящих между собою сознаний! В медицине есть такое сумасшествие, а религия считает подобное тело одержимым бесами. Горе народу, вера которого раздроблена на несколько отрицающих друг друга вер! Прямое следствие потери религиозного единодушия есть упадок духа вообще. Интерференция вер, как световых волн, погашает их и ведет к тому религиозному безразличию, которое завершает все эпохи веротерпимости. Пока католичество отстаивало единство веры, до тех пор в нем и держалась вера, и держалась с искренностью и пылкостью, теперь забытыми. Когда с возрождением язычества установилась свобода веры, последняя постепенно начала гаснуть и наконец на Западе теперь близка к полному исчезновению. Во Франции и Германии давно объявлена полная свобода совести. Казалось бы, тут бы и загореться пожару религиозного чувства, тут бы и расцвести всевозможным культам. Наделе мы видим, что и древние величавые храмы средневековья пустуют, и отклонившиеся от католичества секты вырождаются. В благочестивой когда-то Германии уже миллионы граждан показывают себя на всеобщей переписи внеконфессиональными, то есть не имеющими никакой веры, дабы не платить специального налога на церковь и духовенство. Быстро растущий и охватывающий миллионы простонародья социализм в Германии тоже объявляет себя вне христианства. Во Франции, когда-то гордой своею верой и счастливой ею, индифферентизм уже сменяется антирелигиозной реакцией и сама вера подвергается явному преследованию со стороны государства. А в Испании, когда-то доводившей обожание своего правоверия до трагической страсти, анархисты разрушают храмы и монастыри и предают мученической смерти монахов и монахинь. Вот последние результаты полной свободы совести, объявленной около ста лет назад.
Нашим законодателям нужно пристально всмотреться в эти результаты и спросить себя, хотят ли они того же самого для России. Пусть члены Государственного Совета искренно спросят себя: когда на Западе был больше обеспечен религиозный мир - теперь ли, с гонением на остатки веры, или прежде, когда вера гнала остатки неверия? А главное, когда было более обеспечено самое бытие веры как народного единодушия? И что им больше нравится: теперешний ли анархический раздор во всем, основанный на дележе прав, или древнее согласие в обществе, проникнутое идеей религиозного долга?