Письма к русской нации

"Так что же, - воскликнет радикальный читатель, - вы, значит, стоите за касты?"

Я стою за трудовую органическую структуру в обществе. Все мы получили отвращение к кастам в казенных школах, где бессословные педагоги приводили в пример отжившие сословия и говорили: вот безобразие, полюбуйтесь! Но это все равно, как если бы показывать труп и выдавать его за живое существо. Приводили в пример индийские, египетские касты или нашу никогда не сложившуюся как следует шляхту, которая прокутила свое призвание и свои права. За такие сгнившие сословия я, конечно, не стою. Но в момент возникновения нигде на свете сословность не была сгнившей, нигде она не была выдумана, везде выступала естественно, как требование природы, везде составляла живую организацию общества, трудовое расслоение на клетки, ткани, органы, без чего невозможна жизнь. Падает трудовое разграничение - поднимается анархия, и наконец, если нет никаких классов и объявлено полное равенство, общество рассеивается, как освободившиеся в виде газа молекулы.

Равенство - вещь прекрасная, но все прекрасное в равенстве, как в свободе и братстве, осуществимо только в сословном строе. Вне трудового разграничения если мы все равны, то мы решительно не нужны друг другу и не интересны. Общественное сцепление получается тогда лишь, когда является неравенство, когда, например, мужчина встречает женщину, когда около пахаря, умеющего печать хлеб, поселяются сожители, умеющие делать платье, сапоги, утварь. При развитии общества в силу крайней нужды, в силу разделения труда образуются воины, правители, ученые, священники, и только в качестве таковых они полезны друг другу.

Недаром профессии всюду приобретали замкнутый характер. В интересах совершенства каждой отрасли труда - то, чтобы люди отдавались ему всецело, на всю жизнь, чтобы они рождались в стихии этого труда и умирали, передавая потомству выработанные в течение веков навыки, склонности, способности, изощренные до таланта. Каждая профессиональная каста являлась вечной школой определенного труда. Воин среди военных изучал и не мог не изучить свое ремесло до степени искусства. Пахарь среди пахарей вбирал в себя еще с малых лет тысячелетние познания земледельца. У нас удивлялись, когда покойный А. Энгельгардт [3] объявил крестьянина профессором земледелия, а он сказал правду. Наш крестьянин - профессор, так сказать, плохой эпохи земледелия, а возьмите немецкого или китайского крестьянина - это профессора хорошей эпохи. Такими же профессорами своего труда являются цеховые ремесленники, торговцы, священники. Нетрудно видеть, что именно замкнутость труда делает людей аристократами. Рыцарь меча потому рыцарь, что он артист меча, но почему артист сохи или сапожного шила не дворяне - именно своих призваний? Благородство всякому труду, как бы он ни был скромен, дает честность и техническое совершенство. Никакого иного значения сословия не имели в своем замысле. Именно цеховое устройство труда позволило выработать скелет нынешней цивилизации - средневековые промыслы и искусства. При крушении старых сословий очень быстро сложились новые классы, и чем более процветает какое-нибудь дело, тем чаще видим в нем преемственность целого ряда поколений, сословность труда. С этой крайне важной точки зрения самыми совершенными школами были бы профессиональные, где дети каждого трудового класса втягивались бы в дух и знание наследственного труда. Я не говорю об исключительных призваниях - они найдут свою дорогу, но заурядная молодежь только выиграла бы от сословных - назовите их профессиональными - школ. Заурядные дети приучались бы к какой ни на есть работе вместо дилетантской неспособности ни к какому труду. Говорят: школа должна готовить не ремесленника, а человека. Какой вздор!

Корни обломовщины