Письма к тайной возлюбленной

Вместо ответа он ее поцеловал. Его язык страстно толкнулся в ее губы, и он повернулся к ней так, что они оказались на кушетке лицом к лицу. И она встретила его язык своим, вернувшись в то состояние, когда важнее всего ей стало ее собственное наслаждение. Руки Роба скользили по ее телу с неспешной внимательностью, благодаря которой она ощущала себя драгоценностью и жадно впитывала это пьянящее чувство. Особенно когда его ласки переместились ниже, сначала на ягодицы, а потом вниз, к шелковому треугольнику.

Она с шумом втянула в себя воздух, когда его пальцы скользнули в шелковые складки, теребя и поглаживая. Она раздвинула ноги, прошептав его имя:

— Роб! О, Боже! Роб…

Он ощутил, насколько сильно она его хочет, и у него вырвался страстный стон. А потом он принялся тереть, гладить и водить пальцами между складок — и привел ее в неистовство. Ее наслаждение усиливалось — быстро и резко.

И она снова не смогла сдержать слова:

— Ах, Роб! Да, пожалуйста! Вот так!

— Господи! — выдохнул Роб.

В какой-то момент с приближением оргазма ее глаза закрылись. Боже! Он совершенно точно знал, как к ней прикасаться — и в каком именно месте. Она толкалась в его пальцы, глотала сладкий воздух и теперь уже совершенно забылась, забыла о нем. Теперь важны были только страсть и бездумное блаженство.

Линдси понимала, что это произойдет скоро — вот-вот. И впервые в жизни ей хотелось кончить не только ради собственного наслаждения — но и ради этого мужчины. Она знала, что ему важно доставить ей удовольствие. Так же, как ей недавно хотелось доставить удовольствие ему.

Словно читая ее мысли, он прошептал:

— Не думай обо мне, милая. Сейчас все только для тебя.

Он еще не хотел кончать — и теперь она была только рада этому.

«Потерпи. Пусть это будет дольше».

И она разжала пальцы, приникла к его губам — и снова поднялась навстречу его рукам, прижалась к нему теснее, так что ее соски терлись о его грудь, и все соединялось именно так, как нужно, блаженно и безупречно… а потом она взлетела к вершине экстаза.

Наслаждение толчками растекалось по ее телу, согревая ее кожу подобно жарким лучам солнца, поднимая ее к небесам — да, да! — а потом она, наконец, вернулась обратно к нему, на кушетку. О, Боже! Да…

Может, этот оргазм и не стал самым стремительным, мощным или долгим в ее жизни — но, пожалуй, он был самым сладким.

Когда последние отголоски стихли, она прикусила губу и улыбнулась Робу.

— Хорошо? — спросил он.

Ей было приятно, что ему тоже хочется услышать ее подтверждение.

— Угу, — промычала она, еще не в состоянии ответить членораздельно.

Он наклонился и поцеловал выпуклость ее груди.

— Ты была такая чудесная, — сказал он, и на секунду ей показалось, что эти простые слова, произнесенные Робом, могут снова подарить ей оргазм.

— Но я все равно хочу, чтобы ты был во мне, — прошептала она.

И он снова стал двигаться, как никогда медленно, погружаясь как можно глубже, потом постепенно выходя почти до конца — и снова возвращаясь. Ей казалось, что она впервые близка к тому, чтобы заниматься любовью. Легкий ночной ветерок влетал в окно, охлаждая их тела. Она завела ноги ему на спину, чтобы полнее вобрать его в себя. Ох, как же это было хорошо! Лучше, чем… чем все, что она могла бы представить. Лучше, чем все, что было с Гарретом. Лучше, чем все, что было в Чикаго. Просто хорошо — и все.

Так они двигались вместе… она даже не могла бы сказать сколько. Это не имело значения. Тут не было спешки — было только удовольствие. Она чувствовала, как он купается в неспешном, глубоком, тягучем наслаждении точно так же, как это делает она сама.

Иногда они целовались, а иногда переставали. Иногда он чуть приподнимался, чтобы обхватить ее груди ладонями или провести языком по набухшему бутону соска. Порой она шептала его имя, говорила ему, как ей хорошо. Он тоже шепотом называл ее сладкой, повторял, какая она тугая и жаркая, говорил, что хотел бы провести так всю ночь.

Это не продлилось всю ночь — но гораздо дольше, чем у Линдси было прежде. И когда, наконец, Роб кончил, глубоко войдя в нее и застонав от наслаждения, заставив ее ощутить его последние мощные толчки в самой сердцевине своего существа, она поняла, что когда он разорвет их контакт, у нее будет такое чувство, будто она лишилась частицы самой себя. Настолько долгим было соединение их тел.

И когда он начал приподниматься, она положила руки ему на бедра и прошептала:

— Останься так. Еще минутку. Ладно?

Он даже не стал ничего спрашивать. Просто сказал:

— Ладно.

Когда Линдси вернулась из ванной, она не знала, захочет ли Роб, чтобы она сразу же уходила. Чего ей, конечно, совершенно не хотелось бы делать. Пусть даже ей придется спать, положив щеку на имя «Джина».

И, шлепая босиком по дощатому полу, она с радостью увидела, что он остался на кушетке, укрывшись синим пледом, а теперь отгибает его край, чтобы она могла забраться к нему.

М-м! Боже, он был такой теплый и уютный!