Письма, несущие смерть

— Да, но это вовсе не должна быть правда. Послушайте, вы же никогда с ними не встретитесь. Они не знают, кто вы. Вы можете притвориться… Мердоком. Или Бриком Хейуардом. Да кем угодно. Они все равно не догадаются. И вы сообщаете им только то, что хотите, чтобы они знали. Придумайте себя. Будьте тем, кем хотите быть. Умнее, популярнее, старше, круче, да что угодно.

— Ты так и делаешь? — с восхищением спросил Эдсон.

Я улыбнулся, как надеялся, таинственно.

— Да, но твой адресат — девочка, — насмешливо сказал Роберт.

Я промолчал и, держу пари, услышал, как у них в мозгах завертелись шестеренки. Глаза Эдсона разгорелись.

— Вы пишете что-то… непристойное?

— Это знаю я, а вы можете догадываться.

Я выхватил у Эдсона мяч, сделал бросок из-под корзины, сам подобрал мяч под щитом и повторил бросок.

В тот вечер, ужиная в нормальной семье, где родители и дети без всякого раздражения общались друг с другом, я чувствовал себя очень странно. Все смеялись и шутили. И отлично проводили время, прямо как в телесериале. Ни враждебного молчания, ни грубых окриков, ни резких замечаний, к которым я привык. После ужина мы все, даже родители Роберта, играли в «Монополию», и это было здорово.

Правда, не совсем как в «Семейке Брэйди». Роберт все равно был нормальным парнем, и после того, как его отец поставил на заднем дворе палатку со спальными мешками, ушел в дом и задернул шторы, мы вылезли наружу и отправились посмотреть, что происходит в мире. Через несколько домов от Роберта жил сопляк по имени Стиви. Однако как только мы сунулись на его лужайку, залаяла собака и мы поспешно отступили и бежали до самого угла. Мимо промчался «мустанг», набитый подростками, и в открытое заднее окошко вылетела и шмякнулась на тротуар у наших ног резиновая водяная бомба.

— Подавитесь! — выкрикнул кто-то.

Я проводил взглядом умчавшийся с ревом автомобиль, но не успели мы пройти полквартала, как мое внимание привлекла сгорбленная фигурка, ковылявшая по тротуару.

Ведьма.

Старая карга меня преследовала! Я столкнулся с ней на почте, когда отправлял письмо Киоко, а сейчас, увидев ее в призрачном лунном свете, почувствовал, как мурашки побежали по позвоночнику.

— Эй, — прошептал Эдсон, указывая на ведьму и переводя взгляд с меня на Роберта. — Может, выследим ее? Посмотрим, где она живет?

Роберт приложил палец к губам и побежал вперед, стараясь держаться в тени кустарников и избегая кругов света под уличными фонарями, стоявшими примерно перед каждым третьим домом.

Мы преследовали ведьму. Я надеялся, что громкий стук ее палки заглушит наши шаги, но она нас услышала, остановилась у почтового ящика в конце квартала и резко обернулась, тыча палкой в нашу сторону. Палка описала в воздухе широкую дугу слева направо, ведьма произнесла что-то похожее на «Даже не пытайтесь», и, словно по ее сигналу, с неба на землю точно между нами замертво упал голубь. Ведьма улыбнулась и свернула на поперечную улицу.

— Чешем отсюда! — сказал Роберт, и мы припустили назад и не останавливались, пока не оказались в безопасности палатки на заднем дворе Роберта.

Я не мог дождаться, когда доберусь до письменного стола и расскажу об этом Киоко. Как только вернусь домой, запрусь в ванной комнате и напишу ей длинное письмо о ночевке в доме друга и нашем приключении с участием ведьмы.

Мы забрались в спальные мешки, обменялись впечатлениями о случившемся, составили планы на завтра и несли бред собачий, пока сон не сморил нас. Сначала заснул Роберт, потом Эдсон, но я, взбудораженный мыслями о будущем письме, никак не мог заснуть. Я вдруг понял, что реальная жизнь важна мне лишь как фундамент моих писем, что мне больше нравится описывать события, чем переживать их. Я писал письма не для того, чтобы описывать свою жизнь. Я жил для того, чтобы было о чем писать в своих письмах.

Или от чего отталкиваться в своей лжи.

Я таращился в островерхую нейлоновую крышу палатки. Надо отдать мне должное, я не всегда врал. Если случалось что-то интересное, как, например, наша встреча с ведьмой, я вплетал это в канву создаваемой мной фантазии. Просто интересное в моей жизни случалось гораздо реже, чем письма, потому я и занимался сочинительством.

А Киоко верила всему.

Поступала ли она так же? Вряд ли. Ее истории были слишком земными, слишком обычными. У нее не было засекреченного отца-ученого, в ее родне не было знаменитостей или высокопоставленных личностей, она не была популярной чемпионкой по серфингу, не сталкивалась с ведьмами. Но от этого она только больше мне нравилась. Она была очарована моим вымышленным «я», она искренне обожала своего американского друга по переписке, и потому я не мог оставаться к ней равнодушным.