Письма Никодима. Евангелие глазами фарисея

— Царство Божие подобно севу. Вышел человек сеять. Одно зерно упало между тернием, и терние заглушило его; другое упало при дороге, и прохожий растоптал его, другое зерно упало на камень — и солнце высушило его; другие упали на плохую почву и быстро взошли, но также быстро и засохли. Но были и такие, которые упали на добрую землю и дали тяжелые колосья, и они принесли хозяину больше, чем потерял он на других зернах…

— Царство Божие, — говорил Он в другой раз, — подобно тому зерну, которое сеятель посеял, и оно росло себе тихо днем и ночью; не успел он оглянуться, как перед ним оказались колосья, готовые к жатве. И был он удивлен, ибо зерно и земля, дождь и солнце сделали свое дело, ему же осталось только собрать урожай…

Здесь, над озером, люди уже готовятся ко второму севу, и потому во всех Его агадах говорится о севе. Скрипят колеса насосов, плещется вода в ведрах, снующих вдоль бурых разрыхленных холмов. Он никогда не говорит о том, чего не могут увидеть или вообразить себе Его слушатели. «Посмотрите на лилии…» «Вышел сеятель сеять…» В Его притчах нет ни законников, ни ангелов, ни бесов, ни поднебесных голосов, а есть лишь обыкновенные люди, амхаарцы, подобные тем, кого Он видит вокруг. Именно так, приближая Закон к людям, и завещали учить великие Шаммай, Абталион, Гиллель… Стало быть, Он учит хорошо. Ведь таким же точно путем — от Иисуса Навина к пророкам, от пророков к ученым — к Шаммаю, потом к Гиллелю — и передавалось учение об омовениях, пока, наконец, не стало священнее самого Закона, пока мы эту обязанность добровольно не возложили на свои плечи во славу Шехины… Откуда в Нем этот дух противоречия? Если бы Он только захотел вести себя иначе, если бы Он только захотел понять… С Ним нельзя поступить так, как обычно поступают с каким–нибудь самозваным «мудрецом», который смущает народ пустой болтовней, противоречащей мнениям законников. За Ним ходят несметные толпы. Тысячи людей! И это при том, что в разгаре полевые работы! Они сопровождают Его повсюду от зари до поздней ночи, ловят каждое Его слово, приносят к Нему больных. И хотя видно, как Его это утомляет, Он тем не менее никому не отказывает. В последнее время Его ученики даже делали попытки не пустить к Нему людей, чтобы Он смог хоть немного отдохнуть и поесть. Он же, заметив, что к Нему не подпускают матерей, которые привели своих детей для благословения, строго отчитал учеников. Он сказал: «Зачем вы не пускаете ко Мне детей? Им принадлежит Царствие Божье…» (И снова: Он и Царство — одно!) Однако Он выглядит все более и более утомленным. Если Его оставляют в покое хотя бы на минуту, Он кладет голову на руки и впадает в забытье. Вчера я услышал, как в такую вот минуту затишья Он сказал Симону: «Приготовь лодку, вечером выходим в море…» Я понял, что Он хочет укрыться от совсем замучивших Его просителей. Я испугался, что если Он сейчас исчезнет, то потом найти Его будет нелегко. Поверишь ли, я до сих пор не попросил Его о Руфи и даже не пытался поговорить с Ним… Вокруг столько желающих… Мне пришлось бы толкаться вместе с больными, амхаарцами, мытарями и блудницами. Кого только нет среди того сброда, который Его окружает. Мне пришлось бы при них говорить о моем деле. Кроме того, я все еще не знаю, как к Нему обратиться… Однако когда я услышал, что Он собирается на западный берег моря, я решился просить Его взять меня с собой: мне подумалось, что на пустынном побережье Десятиградия скорее представится возможность для спокойной беседы. Я подошел к Нему и сказал:

— Равви, ты кажется собираешься на тот берег. Позволь и мне поехать с Тобой и с учениками Твоими…

Он поднял голову и взглянул на меня. От жары и напряжения щеки у Него запали и все лицо словно подернулось синеватой дымкой. Черные глаза под темной копной волос… Какое у Него прекрасное лицо! На висках пульсируют тонкие жилки, то собираются, то расходятся морщинки в уголках губ… Он не носит филактерии ни на лбу, ни на плечах, таллит надевает только тогда, когда входит в синагогу. Если бы не кисточки на Его плаще, можно было бы подумать, что это гой… Он вперил в меня усталый взгляд. Он всегда смотрит на человека так, словно видит Его насквозь, прозревая даже то, о чем тот не не догадывается…

— Если хочешь — произнес Он, — плыви… Только помни: у лис есть норы, у птиц есть гнезда, и только у Сына Человеческого нет дома, где Он мог бы укрыться…

Я поблагодарил Его и уже собирался удалиться, как вдруг подошел один из Его учеников — Фома, которого они также называют Близнецом; волосы его были растрепаны и посыпаны землей. Встав перед Учителем, он стал громко причитать. Оказалось, что он получил известие о смерти отца.

— Равви, — всхлипывал он, — я должен отдать последний долг родившему меня. Я не поплыву с Тобой, мне надо готовиться к похоронам… — Я с удивлением увидел, как Назарянин покачал головой.

— Плыви с нами, — сказал Он по обыкновению спокойно и скорее тоном просьбы, чем повеления; однако ничуть не менее непреклонно. — Пусть могильщики займутся усопшим…