Письма о красотах натуры

Окончим же теперь, любезный друг! все сии рассуждения и помышления тем, чем всегда таковые помышления оканчивать нам должно и надобно, а именно возношением сердец и прострением душевных очей и мыслей наших к премудрому устроителю натуры и возданием ему хвалы и благодарности за все учиненные им для пользы нашей, а вкупе напомянуть вкратце вышеговоренное. Подивимся еще раз непостижимой его премудрости, с каковою он все сие устроил. Грубейшим невеждою быть надобно тому, кто б вздумал сказать, во всём том нет ничего чудного и удивительного, ибо, умалчивая о прочем, нам нужно только подумать о том, кто и каким образом заставляет толь огромной величины шар, каковой составляет земля наша, иметь упоминаемое выше сего сугубое и толь скорое движение? Кто заставляет его, как легкий шарик, и толикою скоростью летать по воздуху вокруг солнца, что в одни сутки оной несколько десятков тысяч верст перелетает? Кто поддерживает такую тягость, какую наш Земной шар в себе имеет, на толь жидкой стихии, каков есть верхней воздух? Кто предписывает путь ему и заставляет толь точно наблюдать единожды назначенную для бега его черту, что оной никогда ни на один шаг с оной не сбивается и ни в сторону не подается ни вниз и ни вверх не опускается и не поднимается, а и во всем скором беге такую верную наблюдает препорцию, что чрез год возвращается опять точно на то место, где находился за год до того времени. Нужно, говорю, подумать только о сем одном хорошенько, как не будем мы знать, что говорить от удивления, и нам не останется ничего иного, как признать, что все сие суть дела великого нашего Господа, явные доказательства бесконечной его премудрости и силы и что дел его разум наш со всею остротою и премудростью своею не в состоянии проникнуть и понять и тысячной доли!

Не будем же, любезный друг, подражать сим грубым невеждам, но, не преставая никогда не удивляться устроению натуры и всем делам господним, препроводим дни свои в беспрерывной ему хвале и благодарении за все его блага.

Сим окончу я, любезный друг! севоднешнее мое писмо и остаюсь и прочее…

ПИСЬМО 3

Любезный друг!

Насилу, насилу дождались мы того столь давно и с толиким вожделением ожидаемого пункта времени, в которой начали площадки на улицах и дворах переменять свой прежний грубой колер на зеленоватой. Цвет их теперь хотя еще и непрелестен, но мысль, что скоро и очень уже скоро покроются они тем прекрасным бархатом, которой толико утешителен для глаз наших в первые весенние дни, и толико прелестным всякий год нам представляется, делает уже и сию едва только приметную зелень нам драгоценною. Око наше, не видавшее толь долгое время бархатных и прелестных ковров тех, которыми натура укрывает в вешнее время все лицо Земли, не может довольно насмотреться и не может довольно налюбоваться уже оною. Ах, любезный приятель! как мила нам сия ничего еще не значущая травка! С какими восхитительными чувствами смотрит на нее уже теперь чувствительный любитель натуры! Какою сладостью напояется вся душа его при сем зрелище! Но что я говорю. Один ли любитель натуры веселится теперь оным? Не чувствуют ли и все прочие смертные, обитающие в местах и пределах, подобных нашим, некоего особливого теперь удовольствия, а особливо в светлое утро начинающегося прекрасного дня, и когда малая зелень сия освещается сбоку взошедшим только ясным Солнцем. Самые души, погруженные в наигрубейшее невежество, самые те, которые никогда не ощущали сладостей, производимых красотами натуры в чувствительных и просвещенных душах, которые о блаженстве сопраженном своем и понятии не имеют да и к чувствованию оного по грубости своих мыслей не способны, самые крестьяне, толико от оного удаленные, не могут взирать на первую сию и важную перемену натуры без некоего особливого удовольствия и сладости. И они уже указывают друг другу сию зелень, и они об ней между собою разглагольствуют. А маленькие дети их, сии невинные твари, как резвятся, как играют и как валяются по сим зеленеющимся и пообсохлым полянкам. Истинно налюбоваться никогда довольно сим зрелищем не можно!