Письма о русском экзистенциализме

Всякий пользователь Интернета знает, что прежде чем он получит доступ к тем или иным сетевым ресурсам, он обязан сменить имя. Это, объясняют ему, обусловлено удобством, безопасностью юзера и т. п. Однако эта прагматика далека от метафизики Интернета. Особое имя – логин, ник и т. п. – отвечает той роли, какую я начинаю играть, заходя в тот или другой уголок Сети. Последняя – это гигантское лицедейство, что ясно видно, например, в феномене социальных сетей. «Фотки», выкладываемые в Интернет, суть ролевые маски, не столько являющие личность, сколько прикрывающие внутреннее убожество юзера, самоутверждающегося в виртуальном мире. Чем значительнее человек, тем быстрее он поймет, что в каких-нибудь Фэйсбуке и Одноклассниках ему делать нечего, и выйдет из этих скопищ серости. Личность, человек как «я» Сети не нужен. Это реликт Божьего мира, тогда как Сеть сама формирует для себя нового человека. Последний – это человек магический, он же – потребитель, выродившийся Фауст, чье стремление к познанию опустилось до безграничного консьюмеризма. Образ и подобие Божии людей в Интернете не задействованы: человек может иметь в Сети успех, лишь уподобившись компьютеру.

Гении ХХ века предупреждали о скрытых угрозах технической эпохи. Чарли в «Новых временах», на конвейере закручивающий ровно одну гайку, замечает, что именно это действие определяет все его жизненные проявления. Бердяев, ужасаясь «неслыханной власти техники над человеческой душой», мрачно пророчествует о том, что «последние люди сами превратятся в машины» и «человека не будет»[83]. Парадокс заключен в том, что компьютер моделирует в своем строении человеческое сознание, – но вот, последнее, освоив компьютер, захотело ему уподобиться – на самом деле страшно упроститься. Я стала за собой замечать, что вижу в себе память оперативную и долгосрочную (как бы свой жесткий диск), внутреннюю интенцию уподобляю курсору мыши и пр. Компьютер (в особенности Сеть) работает над бессознательным человека и постепенно схематизирует его сознание. Личностное начало, экзистенциальная и молитвенная глубина «я», не будучи востребована Сетью, постепенно засыпается грудами информационного мусора и отмирает. Человек привыкает жить в Сети, где он свободен. А действительный мир с его серым давящим сводом становится для него чужбиной, если не тюрьмой.

Дорогой западный друг! Вы, я знаю, в Бога не верите и на Интернет смотрите как на средство хранения информации и обмена ею. Но всё же я рискну послать Вам большую выдержку из трактата Бердяева: его мысли о власти техники над человеком актуальны и в эпоху Интернета. Бердяев как бы корректирует свой проект выхода человека в созданный им новый мир и освобождения тем самым от гнета «объективации»: получается, что у духовной реальности, «Царства Божия на земле», есть дурной двойник – мир техники, тоже призванной раскрепостить человека, но на деле подчиняющей его себе. «Человек призван продолжать миротворение, – развивает Бердяев в 1933 году свои заветные идеи 1910-х годов. – ‹…› Но дело, которое он делает и к которому он призван, порабощает его и искажает его образ. Появляется новый человек с новой душевной структурой» – и, соответственно – с новым именем, сетевым ником, – добавляем мы уже от себя. «Старый человек, человек прошлого, – продолжает Бердяев, – принимал себя за вечного человека. ‹…› Вечным является образ и подобие Божие в человеке, что и делает его личностью. ‹…› Но машинизм, – здесь призываю Вас к вниманию! – хотел бы заменить в человеке образ и подобие Божие образом и подобием машины». Я продолжу Бердяева: Сеть обещает человеку очень многое, требуя, подобно Мефистофелю, отдать ей взамен свое «я» – бессмертную душу, уподобиться компьютеру, чтобы преуспеть в новой реальности. На взгляд Бердяева, уподобление машине «есть истребление человека, исчезновение человека, замена его иным существом, с иным, не человеческим уже существованием». Вот смысл происходящей у нас на глазах антропологической революции, которую Бердяев предсказал как бы невольно. Когда в вагоне метро мы видим обоего пола молодых людей, уткнувшихся в свои гаджеты (это, помимо офисного планктона, продавцы и менеджеры бесчисленных торговых центров Москвы, которых некогда называли приказчиками), то мы должны сознавать: перед нами примета великого и грозного процесса – «дегуманизации человека». «Новый человек ‹…› окончательно порвет с вечностью, окончательно прикрепится к новому миру» – миру Сети, скажем от себя. Нынешнее умножение храмов по лицу Руси не должно обманывать. Бердяев прав: «Мир… дехристианизируется, … дегуманизируется», и симптом этого – «чудовищная власть техники»[84].